Ельцын в Аду
Шрифт:
в) если... вы предрешили смертный приговор, то я заранее прошу тебя, заклинаю прямо всем, что тебе дорого, заменить расстрел тем, что я сам выпью яд в своей камере (дать мне морфий, чтобы я заснул и не проснулся). Дайте мне провести последние минуты, как я хочу, сжальтесь».
...На суд его, конечно, отправили, там он оболгал и себя, и своих подельников, постоянно прибегая к казуистике. Пытаясь отвертеться от дурацкого обвинения в неудачной попытке убить Ленина, Бухарин извивался, словно змеюка под вилами.
– «Мы поднялись против радости новой жизни, используя крайне криминальные методы. Я отвергаю обвинение в попытке убийства Ленина, но я руководил бандой контрреволюционных приспешников, которые пытались уничтожить дело Ленина, с таким грандиозным успехом претворяемое товарищем Сталиным...
Я признаю себя виновным в том, что был руководителем, а не стрелочником контрреволюционного дела. Из этого вытекает, как это всякому понятно, что многих конкретных вещей я мог и не знать... но ответственности моей это не снимает». Его прошение заканчивается так: «Я стою на коленях перед Родиной, партией, народом и его правительством и прошу... о помиловании».
Ему вторил подельник - Генрих Ягода: «Перед всем народом и партией стою на коленях и прошу помиловать меня, сохранить мне жизнь».
– Как интересно, - забормотал Ницше, - теоретик и практик террора, интеллигент и палач, оба – марксисты-атеисты, стоят на коленях, словно перед Богом... Перед партией?!
– Какой, к черту, партией?! Людовик XIV изрек: «Государство – это я». Маяковский написал: «Партия и Ленин – близнецы-братья». А я говорю: «Государство и партия – это я, Ленин и Сталин – близнецы-братья». Вот передо мной потому все и встали на колени!
– Когда за мной пришли, я понял: история с прошениями была лишь последней пыткой – пыткой надеждой, - прошептала душенька Николая Ивановича.
... Всех приговоренных расстреляли.
– Так берем Бухарина или нет?
– вопросил практичный Дзержинский. Он умер гораздо раньше всех этих событий, за них и их последствия лично не отвечал, а потому страдал куда меньше других. Ему не ответили: почти все болтали между собой, испытывая «отходняк» после мук.
– Прекратить треп!
– возмутился Старик.
Молотов: «Ленин не любил, к-когда во время заседания разговаривают... хотя сам он успевал переводами заниматься с английским словарем, пока прения идут. Да, да. А Троцкий, например, читал к-какую-нибудь книгу во время заседания Политбюро. Но, когда во время з-заседания шушукались, Ленин очень не любил. Не п-признавал совершенно курения. Сам не курил. Шепот, р-разговоры всякие его страшно раздражали».
Технический секретарь председателя правительства Фотиева: «На одном из заседаний Совнаркома я, как всегда, ведала протоколами заседания, подписывала постановления, ко мне подошел один из участников совещания и стал что-то спрашивать, а Ленин мне записку: «Я Вас выгоню, если Вы будете продолжать разговоры во время заседания».
– Мне кажется, - заявил Троцкий, - что мы ошибочно набираем в СНК только политиков. А ведь без военных в любой революции не обойтись. Предлагаю включить в комитет товарища Тухачевского!
«Красный Наполеон» возник в кабинете.
– Это немецкий шпион!
– зарычал кремлевский тигр.
– Он – великий полководец!
– возразил «иудушка».
– Он проиграл сражение под Варшавой!
– Я потерпел поражение из-за Вас, товарищ Сталин. Вы развернули Первую конную армию на Львов, хотя она должна была помочь моему фронту разбить поляков!
– Молчи, ты умирал с моим именем на устах!
– Я верил Вам до последнего! Считал, что мои заслуги перед партией и страной меня спасут!
– Какие там заслуги!
– не сдавался Вождь.
– Победы над Колчаком, теми же белополяками, подавление мятежа в Кронштадте, а особенно – антоновского восстания. Доложите об этой своей кампании подробнее, товарищ Тухачевский, и пусть члены Совета Народных Комиссаров сами рассудят, достойны ли Вы стать их коллегой, - предложил бывший председатель Реввоенсовета.
– В связи с тем, что находившиеся в зоне восстания советские бойцы были сагитированы бунтовщиками и потому небоеспособны, по моему предложению в Тамбовскую губернию ввели свежие, не подвергавшиеся пропаганде со стороны повстанцев полки Красной Армии, отряды ЧК и ЧОН, курсантов и «интернационалистов», в том числе китайские и венгерские. Общая численность наших войск превысила 150 тысяч человек. Прибыло 9 кавалерийских дивизий и бригад, 6 бронеотрядов, 5 автоотрядов с крупнокалиберными пулеметами, несколько бронепоездов. Два авиаотряда насчитывали больше 40 самолетов.
Антоновцы дрались храбро. «Они не щадят себя в бою, а также своих жен и детей, бросаясь на пулеметы, как волки», - докладывал я в ЦК. Именно тогда появилась поговорка «тамбовский волк».
«В районах прочно вкоренившегося восстания приходится вести не бои и не операции, а, пожалуй, целую войну, которая должна закончиться прочной оккупацией восставшего района... ликвидировать самую возможность формирования населением бандитских отрядов. Словом, борьбу приходится вести в основном не с бандами, а со всем местным населением». Я опасался, что, если затянуть войну, Красная Армия начнет переходить на сторону повстанцев.
Я приказал сжигать дотла мятежные деревни, конфисковывать имущество и угонять скот. Стоит сравнить карту Тамбовской губернии 1913 года и после 1921 года: на первой отмечены населенные пункты, которых нет на остальных. И не маленькие «неперспективные» деревни – а села с населением в тысячи человек. Бунтовщики были уничтожены, а населенные пункты сожжены.
Антоновцы ушли из деревень, базировались в лесах. Они не хотели подвергать риску своих близких. Тогда ВЦИК издал постановление № 130 о создании концентрационных лагерей для членов семей повстанцев. Это были просто участки луга, огражденные колючей проволокой. Если концлагерников и кормили – то лишь сырой картошкой и гнилыми овощами. Детей, которые могли ходить, сразу отделяли от матерей и гнали в другие лагеря. Уборных не имелось. Охрана – в основном нерусские.