Есть на Волге утес

Крупняков Аркадий Степанович

об этом слышала. Разин тоже не один города брал. И около меня встали мудрый Савва, рассудительный Кукин, и другие встанут. Ведь говорил же Илейка, да и не только Илейка, что в ней сила особая есть. А есть ли? И снова мысль, уж совсем отчаянная — надо одной поехать в ватагу к Мишке, отнять у него мужиков. Если сила есть — сможет, если ее убьют — не страшно. Резко рванув поводья, она повернула коня, прискакала в усадьбу, нашла мужиков, расспросила, где стан Мишки Грешника. Настька, видно, поняла ее намеренье, побежала в избу, где отдыхал Кукин.

На опушке леса ударила коня

в бока стременами, жеребец поднялся на дыбы, сразу перешел на галоп. Изредка оглядываясь назад, Аленка погони не заметила. Дождь перестал, от коня валил пар, но Аленка все скакала и скакала.

Наконец, запахло дымом, в стороне от тропинки меж деревьями замерцал костерок. Аленка, не раздумывая, будто с берега в холодную воду, выскочила на поляну, осадила коня перед кострищем.

— Зовите сюда атамана!

— Ну, я атаман, — из группы сидевших у огня выделился высокий, худощавый, лет сорока, белобрысый человек. Белые брови, ресницы, поросячьи глазки, пухлые губы — такую породу людей Аленка знала. Властны, жестоки, но трусливы.

— Я из усадьбы...

— Да уж понял, — Мишка говорил медленно, растягивая слова. Пойдем в землянку — поговорим.

— У меня от ватаги секретов нет.

— Чо надо?

— В гости звать пришла.

— А потом?

— Потом на Темников пойдем.

— Нам и здесь неплохо.

— Все так думают? — Аленка указала на мужиков, которые толпами подходили к костру, окружив его плотным кольцом.

— Здесь думаю я и мои асаулы, — сердито произнес атаман.

— Я вас и не зову! Скажите, люди, — Аленка сошла с коня, вскочила на пенек, обращаясь к толпе. — Вам не надоели эти гнилые места?

— Опостылело "все! — крикнул кто-то из толпы.

— Мочи нет!

— Вы здесь своих же мужиков грабите, а на Волге Степан Тимофеич ранен — от вас помощи ждет. Под Арзамасом князь Долгорукой появился — то и гляди бунтовых черных людей придушит, а вы...

— Микитка! — крикнул атаман. — Заткни ей глотку!

К Аленке подскочили двое, сдернули с пенька, схватили за руки. Атаман подошел к ней, ощупал взглядом с ног до головы, облизнул свои пухлые губы:

— Смотрю я на тебя — такая кобылка не обхожена гуляет. Уведите ее в землянку — обходим.

Аленка с силой рванула правую руку, выхватила из-за пояса пистоль, сказала спокойно:

— Я вот вгоню тебе меж ног— про кобыл забудешь. Сразу мерином станешь.

В толпе рассмеялись. Мишка снова крикнул: «Взять!>, —но мужики придвинулись к Аленке, молча оттеснили «есаулов». Над головами толпы взметнулись рогатины, вилы и топоры. Атаман выхватил саблю, но, увидев угрюмые и решительные взгляды мужиков, снова бросил ее в ножны.

Аленка подошла к коню, бросила тело в седло и крикнула:

— Кто верит мне — за мной! —И, не глядя назад, тронула поводья. Оглянулась только на дороге — за нею тянулись люди: пешие, верховые и на телегах.

Ватага разрасталась. За атаманом пришло около трехсот человек, почти все крепостные Богдана Хитрово пристали к Аленке. Прибавилось и лошадей, оружия, кормов. Усадьбу обчистили до зернышка. Две пушки, посланные князем, пригодились тоже.

Аленке верили все и не очень

допытывались, почему она ведет их на Темников. Раз ведет — значит, надо. Отец Ферапоит открыл церковь, вместе с Саввой отслужили молебен. Это еще больше укрепило веру бунтовых людей. «Если церковь с нами, — думали они, — то, стало быть, дело это богу угодное».

Перед походом в избе у отца Ферапонта потихохонь-ку выпили. Аленка наравне со всеми приняла чарку, захмелев, вдруг спросила:

— Жених мой жив?

— Жив.

— Где?

— В шорницкой, где ему быть.

— Проводи, отец Ферапонт. Проститься хочу.

Шагая по двору, поп заговорил:

— Ты бы, атаман, ГТроньку-то взяла с собой, а? У тебя сейчас сбруи-то ой-ёй-ёй сколько, а шорника нет. Сгодится ведь.

— В пути не умрет?

— Как знать? Может, в трудностях оклемается? Должен же я довенчать вас когда-нибудь, али нет?

— Этим шутить нельзя, отец Ферапонт.

— Я не к тому сказал. Венец, это уж как бог велит, а тебе в атаманах замужней ходить будет легче. Заметил я — Кукин на тебя око грешное кладет, а если дальше дело пойдет, охотников будет много. А при муже, пусть и невсамделешнем, не посмеют. А я скажу, что вы венчаны...

— В этом резон есть, — согласилась Аленка. — Если поедет — возьмем...

Через день в усадьбу возвратился Сенька Ивлев с семьей. В Арзамас князю ничего доносить не стал— убоялся. Вдруг бунтовщики возьмут Арзамас, донос найдут... А боярину Хитрово, как и велено было, отписал:

«...В нынешнем 179-ом году, в октябре начале, твоя дворовая девка Аленка сбежала в лес и, собрався с ворами, намедни налетела на твою усадьбу. До этого князь Юрья Долгорукой прислали мне сотню стрельцов, но она их разметала, строения некие пожгла, житло все пограбила без остатку, а воров с ней было полторы тыщи. В бою стрельцовый голова Самойло пробит рогатиною подле горла в правое коромысло и оттого умре. Другой, Михайло Ермолаев, пробит копьем под правое ухо. Стрелец Грегорей прострелен его же пищалью в шею насквозь, стрелец Оська посечен саблею пополам тою Аленкою, а солдат Левовтий проломлен в голове дубиною. У стрельца Данила прострелена рука насквозь ис лука, другая стрела попала в чело насмерть. Двое солдат без имени проткнуты рогатинами, стрелец Афонь-ка топором зарублен. Меня, холопа твоего, ударили головой о стену, оттого я теперь мало слышу. Отпиши, государь мой, что мне делать, холопу твоему...»

СПИСАНО СЛОВО в слово

из наказной памяти приказа Казанского дворца

«...Бил челом государю... боярин и оружейничий Богдан Матвеевич Хитрово. В нынешнем году его вотчины Барышевской слободы крестьяне от своего малоумья пошатались, а за шаткость им никакого наказанья не учинено. И государь велел про шатость ево разыскать, и по сыску хто чего, смертной и торговой казни дове-детца, за воровство учинить им указ.

И Ефиму Насонову ехать с Москвы в село Барышевскую слободу, взять у человека ево Сеньки Иевлева статьи и по тем статьям разыскать всякие сыски накрепко, и воров пытать...»