Есть на Волге утес
Шрифт:
— На Разина надежи у меня нет, под Саранск я не пойду — туда Стенька Мишку Харитонова и Ваську Федорова послал. Я совета патриарха Никона держусь. За зиму подниму весь север, весной двинусь на Москву. Никоя ко мне пристанет, я верю, и тогда мы неодолимы будем. Оставайся со мной, а? Пронька город удержит и без тебя. Две сотни для подмоги я ему пошлю...
— Я не только тебя братом назвал, Илья. Пронька, Ивашка, поп Михайло тоже мне побратимы. Как я их брошу?
— Ну ладно, ладно. Веди подмогу, воюйте.
Расстались они холодно.
писал:
«Прокофью Ивановичи) да Ивану Андреевичю товарищ ваш Илюшка Иванов сын челом бьет со своим войском. Как вас, государей моих, господь бог сохраняет? А про меня изволите ведать, я октября 26 дня, дал бог, здоров со всем своим войском. И у меня которое была чювашского города черемиса 30 человек, я их к вам послал, да русских 100 человек. И я рад бы к вам воротиться, да меня чернь не отпускает, потому что здесь на Ветлуге, кричат, бояре появятца, и где чернь наедут и рубят. А стою я теперь на Баках. Здравствуйте во Христе навеки».
Первого ноября чуть свет князь Данила Борятинский вышел к Кузьмодемьянску и, став против крепости, начал стрелять гго стенам из пушек. Шуст выслал гонцов за помощью в Ядрин, Цывильск и Курмыш. Гонцы возвратились ни с чем: Цывильск уже взял полковник Крав-ков, ядринцы и курмышцьг сами вели тяжелые бои г царскими войсками и помощи дать не могли.
И тогда среди повстанцев произошел раскол. Отец Михайло предложил сдаться на милость победителя, к нему присоединился старшина горных черемис Юанайко. Черемисы приведены были под угрозами и воевать не хотели.
Шуст, Левка, Холелев и Пронька твердили вместе— город не сдавать, держаться изо всех сил, ждать подхода Ильи Долгополова. Спорили долго, но в ночь на 2 ноября в крепость проскочил Лаптев и сообщил — Ивашка Шмонин. Оська Черепанов, Яничко Тенеков попали в плен Баракову, луговые черемисы разбежались, пушки потеряны, а стрелки при переправе через Волгу были утоплены Борятинским.
— Паству мою губить задаром не дам, — настаивал поп. — Бог нам этого не простит.
— Выпустите нас из города, — просил Юанайко,— Мы против царя не вставали, нас пригнали силой.
Снова собрался совет, на котором согласились: отца Михайла и восемьсот черемис выпустить из города. Шуст сказал попу:
— Ну, водохлеб, иди в пасть зверю. Мы, даст бог, город отстоим, а вас посекут сразу же.
— Я со крестом впереди пойду. На крест воевода меч поднять не посмеет. Он, как и мы, верует в бога.
Утром 3 ноября распахнулись ворота крепости. Отец Михайло в торжественном облачении шел впереди. За ним несли хоругви, иконы и свечи. Замолкли пушки. Бо-рятинский ликовал — город сдается.
Но радость была преждевременной. Как только хвост процессии вышел на посадскую мостовую, ворота захлопнулись, а со сгены по подошедшим ближе солдатам ударили две пушки, раздались ружейные залпы. Князь-воевода немедленно позвал полковника Шепелева и приказал итти на приступ. Стрельцы Лутохина и Лагов-чина начали обходить крепость с юга. Приступ шел весь день, к вечеру загорелась и рухнула южная стена, и стрельцы ворвались в город. Шуст приказал Проньке, Ивашке Андрееву и Левке бежать из города, найти Долгополова. Сам с Митькой Холелевым и сотней казаков вышел за ворота и отважно бился, пока Митьку не убили, а его раненого не схватили и не связали.
Град Кузьмодемьянск вольным был ровно месяц. Отца Михайла с черемисами Юанайки снова вогнали в город и бросили в тюрьму. Ивашка Шуст сказал попу:
— Ну что, водохлеб, верит князь в бога? На одной осине болтаться будем.
— Может, пощадит? — тихо ответил отец Михаил.
— Ну, а будь наш верх —ты бы его пощадил? Я бы — нет. И потому правды от князей и бояр не жди.
4
Отбить город нелегко, а удержать его и того труднее. Во-первых, на кого его оставить? Воевода Победин-ский убит, дьяк и подьячие порублены, городские стрельцы либо разбежались, либо ушли к ворам, а вокруг тысячи мятежников. То и гляди — соберутся снова да по городу ударят. Пленных полным-полно, обе тюрьмы набиты до отказа — что с ними делать? И кормов, опять же, нет. Царь-государь только грамоты Шлет: иди туды, иди сюды, сделай то, сделай это. А чем солдат питать, лошадей — и заботушки ни у кого нет. Они там, в Москве, думают, что здесь святым духом кормиться можно.
Позвал князь Данила на совет полковника Шепелева, майора Аничкова, капитанов Игнатьева и Кишкина. Само собой и голову стрельцов Юрья Лутохина. Это он поджег стены крепости и первым ворвался в город. Позвал князь своих воевод и выложил им все свои заботы.
Майор Аничков сказал прямо: «Из города уходить
нельзя. Уйди, а воры тут как тут».
Насчет пленных полковник Шепелев сказал еще короче: «Всех посечь». Капитаны с ним согласились.
Юрий Лутохин родом из этих мест, у него другой резон. «Черемис легонько попотчевать розгами, привести их к шерти на верность государю и отттустить домой за кормами. После розог они будут сговорчивее и привезут и муки, и мяса, и сена с овсом. И всем расскажут, что лютости к людям у нас нет, и воры будут оттого плодиться меньше. А изменников — стрельцов и казаков — повесить. Про Шуста и других атаманов надо донести государю, может, он им кару пострашнее укажет».
Борятинский, поразмыслив, с Лутохиным согласился и велел ему готовиться в далекий путь на Москву с отпиской государю.
Майору указал ремонтировать спаленную стену крепости, а полковника послал в город Васильсурс^. Капи* тану Кишкину приказал атаманов-заводчиков отделить от пленных, а попа Михаилу привести к нему.
Гремя цепями, в приказную избу вошел отец Михайло.
— В прошлый раз сказывал ты мне, что черемис пригнали в город насильно?
— Истинно так.
— Ну а ты к ворам своей волею пошел?
— Я, князь, пастырь стада христова. Куда стадо— туда и пастырь.