Есть на Волге утес
Шрифт:
— А если князь Данила раньше придет?
— Вы ему в бок ударите. За неделю, я мыслю, обернемся?
Скрепя сердце, Мирон, захватив с собой Яначка Те-некова, отправился в село Баки.
Первую вьгсылку повели Пронька Иванов и поп Ми-хайло. Впереди шел атаман Пронька с двумя пушками, четырьмя сотнями стрелков для первого удара. Поп должен был обойти обоз Борятинского по лесу и ударить с другой стороны. Левка Мумарин с двумя тысячами черемис встал в запасе.
Бой начался удачно. Атаман Пронька, подойдя скрытно к обозу князя Данилы, стрельнул из двух пушек, сильно всполошил стрельцов, погнал их по берегу. Поп "Михайло обстрелял отступающих с тыла. Стрельцы, побросав ружья, рассыпались по лесу. Пронька и отец Михайло столкнулись друг с другом — воевать было не с кем. Бросились к оставленному стрельцами обозу, начали тормошить телеги, растаскивать корм, стрелецкую одежду, порох и свинец. Думали, что бой кончен, победа досталась легко.
А воевода Борятянский держал основное войско на другом берегу Сундыря. Он спокойно рассмотрел грабивших, послал майора Петра Аничкова с солдатами на Левкиных черемис, стоявших в запасе, а стрелецкую сотню Лутохина на обоз, полк Ачеева бросил, дабы отрезать отход бунтовщикам. Солдаты Аничкова скоренько окружили двухтысячное скопление запаса, дали по два залпа из ружей — началась паника. Левка из того окружения еле успел выскочить. Лутохин со стрельцами без труда перебил грабивших обоз. Пронька пытался было выдернуть из боя пушки, но лошадей стрельцы постреляли, и пришлось стволы снимать с колесных станков, бросать на сани и удирать. Толпы оставшихся в живых запасников кинулись к Кузьмодемьянску, но напоролись на засаду капитана Петра Игнатьева. Разгром был полный, поп Михайло прибежал в город раненный в бок, Пронька из двух пушечных стволов привез только один, другой утопил при переправе. За ночь из двух с половиной тысяч прибрели в крепость только пятьсот человек. Остальные либо были убиты, либо, скорее всего, разбежались в страхе по лесам.
...На рассвете в приказной избе собрались Ивашка Шуст, Левка Мумарин, Пронька, отец Михайло, Замя-тенка Лаптев да стрелец Митька Холелев. Стали искать виноватого. Шутка ли — потеряли больше двух тысяч да пушку.
Левка во всем винил Проньку:
— Ты пошто обоз грабить велел?
— Не князю же добро оставлять? — оправдывался Пронька. — Я всех стрельцов побил...
— Каких стрельцов?! Это были обозные служильцы. Их и было-то полсотни, не больше. А князь с солдатами стоял через мост, на другом берегу. А ты принялся грабить...
— Твои черемисы тоже грабили!
— В том и беда! Когда мои узнали, что в обозе крупу делят, мясо тянут, хлебы — их никак не удержать было. Голодные ведь все.
— Я бой хорошо начал, — упрямо твердил Пронька.
— Не бой, а скорее мордобой, — окая заметил поп Михайло. — Воевать никто не умеет. Ну какой из меня воевода? Мое дело храм божий. Да и ты, Пронька, сам смел, ловок, а чтобы рать водить...
— Он же сам нагтросился, — сказал Ивашка Шуст.— Я вон Митьку Холелева хотел послать, стрелец все-таки.
— Ты у нас воевода али кто? Зачем Левке две тыщи отдал?
— У черемис — черемисский воевода должен быть.
— Да будь у него хоть семь пядей во лбу — совладать ли ему с такой ордой.
— Выходит, не вы, а я один виноват?! — зло крикнул Шуст.
— Все виноваты, но ты городской воевода, ответ тебе держать.
— Перед кем?!
— Перед Ильей Иванычем. Он, я мыслю, скоро будет, спросит.
— Будет ли? — спросил Холелев. — А вдруг Мирон не дошел до него?
— Надо бы еще посылку сделать, •— предложил Лаптев. — Послать такого, кто путь этот знает. Без Илейки наш город не удержать.
— Согласен. Давайте пошлем. Кого?
— Оську Черепанова, — предложил Левка. — Он горшки туда продавать возил.
— Это какой Оська?
— Мужик русский. Из деревни Коротни. Сейчас у тебя на конюшне...
— Позовите.
Осип Черепанов ехать на Ветлугу согласился без слов. Пока писали письмо Долгополову, в приказную избу вбежал Топейка Ивашкин, раненый. И рассказал тот Топейка, что посланная встречь Мишке Баракову сотня вся пострелена под деревней Кушергой и что Бараков не позднее чем к вечеру будет на реке Рутке.
— Туда я еще третьего дни Ивашку Шмонина послал, — сказал Шуст. — Ты его видел?
— Видел. Он луговых людей собрал четыре сотни, засеки они сделали, а ружья у них никакого нет. Он просил мушкетов да пушек затинных.
— Замятенка!
— Тут я.
— Возьмешь свою сотню, три затинных пушки да 60 мушкетов, отвезешь Шмонину. Баранова через Рутку не пускать. У него всего сотня стрельцов, а пушек нет, я знаю. Лодки у нас есть?
— Этого добра хватает, — сказал Лаптев.
— Перевезешь на левый берег Оську, найди ему коня доброго. Он на Ветлугу пойдет, к атаману Илье. Ты, Левка, сейчас же на коня и поднимай горных черемис. Всех, кто может ходить. Князь Данило, я мыслю, завтра к городу пожалует.
Отец Михайло заупрямился. Он свой приход знал хорошо. Сейчас в деревнях остались только богатые мужики и трусы. Они на царские рати не пойдут.
— Гони, Левка, силой. Я тебе сотню казачков дам— они поднимут мертвого, — приказал Шуст.
— Верно сказал Мирон — из тебя атаман, как из лихорадки лестница.
— А из тебя поп, как из лаптя ложка.
На этом совет зако«чился.
Мирон прискакал в Баки за сутки, нашел Илейку, рассказал о кузьмодемьянских делах. Пожаловался на самоуправство Ивашки Шуста. *
— Скажу мой указ совету — из воевод его убрать.
Г.ы вставай. К себе поставь Проньку Иванова да Ивашку Андреева. Они казаки мудрые. Я им письмецо напишу. ‘
— Ты бы сам туда шел, брат мой. Нельзя так — мы все вместе должны быть. Тогда сильны будем, победу держать будем. А сейчас мы все врозь. Степан Тимофеич на юг ушел, ты на север, Сорока под- Цывиль-ском, Аленка, говорят, атаманом стала, две тыщи на Темников увела. А там, говорят, вся саранская черта восстала, каждый атаман сам за себя, и править ими некому. Нам всем туда надо итти, людей в кулак собрать. Инако передушат нас всех поодиночке. Сам подумай — пятьдесят тыщ у нас под Кузьмой было, а у князя Данилы только четыре с половиной. Теперь силы растрясли...