Это был просто сон...
Шрифт:
— Клаемь, — потрясенно выдохнула Ирина, — что вы! Я никогда не позволю себе…
— А почему так? — прямо спросила она. — Мой супруг знаменит. А вы свободны. Вы могли бы резко изменить свою жизнь к лучшему.
— Перестаньте, — Ирина взялась за виски. — Ну что вы такое говорите, Клаемь. Как я могу? Это же подлость. И я не свободна. Мой муж остался в закрытом мире, на моей Земле, вы же сами это знаете. Я хочу вернуться домой, и ведь вернусь же когда-нибудь… как я тогда в глаза ему посмотрю? Что сыну скажу? Нет, исключено. Я не собираюсь заводить здесь любовников. Ни вашего мужа, ни вообще кого-то другого. Мне это не нужно!
Клаемь долго молчала.
— Простите, — сказала она наконец. — Но все же… мне будет спокойнее, если вы не станете давать Фарго повод. Понимаете?
Ирина кивнула:
— Понимаю. Если он снова прицепится ко мне со своими песенками, я его пошлю.
— Хорошо, — Клаемь встала.
И вдруг в порыве чувства крепко сжала Ирине руку:
— Спасибо! Спасибо вам.
Клаемь ушла, а Ирина долго мерила комнату шагами. Надо ж так. Ее, Ирину, посчитали серьезной конкуренткой. И кто! Она попыталась представить себе, как это у нее, к примеру, получилось бы: Фарго поцеловать. Ничего не получилось. Почему-то лезла на ум давешняя сцена. Как они вдоем с Фарго сидели на лавочке, и как подошла Клаемь, и как Фарго с ней заговорил. Он любит свою жену, это же видно. А та просто нафантазировала себе глупостей. Хорошо хоть, достало ума объясниться сразу. Впрочем, Клаемь не была похожа на экзальтированную истеричку из мыльных опер.
— Клаеммеларасвейшнь Летирасаланамаш Ифибигалоред Эпи, — сказала Ирина, подглядывая в свою социальную карточку. То еще имечко, ничего не скажешь. Ирина не была уверена, что произнесла его правильно.
— Что интересует? — осведомилась информационная система. — Биография, общественный статус, семейный статус, область специализации?
— Все, — сказала Ирина. — Все, что есть в свободном доступе.
— Исполняю. Дата рождения — данных нет. Место рождения — данных нет. Предположительный возраст при первичной идентификации — 13 локальных лет Анэйвалы. Место первичной идентификации — пояс защитных станций, функционал 7. Временный опекун — лантарг функционала Арэль Дорхайон…
— Арэль Дорхайон? — в изумлении воскликнула Ирина. — Не может быть!
Оказалось, может, причем еще как! Фанатичная преданность Клаемь нынешнему а-дмори леангрошу получила свое объяснение. Тринадцатилетней девочке, без родителей и документов, непросто выжить во взрослом мире. Социальной Службы в те времена в Анэйвале просто не было. Именно Клаемь создавала ее с нуля…
Вообще же, по биографии Клаемь смело можно было знакомиться с новейшей историей Анэйвалы, не заглядывая в учебники. Опекун Ирины успела отметиться практически во всех эпохальных событиях. Причем на главных ролях.
После смерти прежнего а-дмори леангроша Клаемь фактически заняла его место. И управляла всей системой ни много ни мало целых полтора года. До тех пор, пока Глава клана не назначил Арэля Дорхайона. А теперь Клаемь занимала пост постоянного представителя Дармреа в а-свериоме Анэйвалы.
Ирина ничего не понимала! И такой человек возвращается обратно в социальную службу, берется опекать безвестную попаданку из закрытого мира?! По собственной доброй воле, бескорыстно? Нет, у Клаемь, конечно, мог случиться приступ сентиментальности. Могла она припомнить собственное несчастливое детство и возжелать помочь попавшему в беду человеку? Могла.
Вот только никакая сентиментальность не помешала ей в свое время отдать приказ на уничтожение пассажирского лайнера, захваченного отморозками из сийтов. Ирина не поленилась, заставила информационную систему выдать протокольную запись. Клаемь там была какой угодно, только не сентиментальной. Ого, сколько стали во взгляде! А что вместе с террористами-маньяками погибли ни в чем не повинные пассажиры, дети в том числе, всего свыше трех тысяч человек, — это уже совсем другой разговор.
Сексуальные мотивы? Как же. Судя по сегодняшней сцене ревности, от извращенной тяги к однополой любви Клаемь исцелилась навсегда и бесповоротно.
'Тогда что ей от меня нужно? — думала Ирина. — Ей и а-дмори леангрошу, этому Арэлю Дорхайону. Ведь не просто же так они мне помогают. Им что-то нужно, они меня используют! Но для чего?' Амнезия не очень удобная вещь. Если бы Ирина помнила хотя бы что-то! Может, и поняла бы. А так…
Голова болела.
'Не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра!'
ГЛАВА 12. НАДЕЖДЫ ИРИНЫ
Ночная смена… Дети спят. Дежурные по этажу при каждом удобном случае дремлют тоже. Делая вид, будто бодры аки голуби утренние. А Ирина делает вид, что ничего не замечает. Ей-то не спится. Во-первых, по должности не положено, во-вторых — не спится, и все. Она вообще в последнее время стала очень мало спать…
Ирина неторопливо шла по коридору, останавливалась у дверей в детские спаленки, смотрела сквозь двери на спящих малышей. Двери обладали замечательным качеством: изнутри, из комнаты, они были непрозрачными. Из коридора же все было видно прекрасно. Можно было, конечно, включить терминал на посту. Но не хотелось… Покидать же рабочее место Ирина не сильно боялась. Не дай Бог что стрясется, информ, информационная система то есть, Детского Центра тут же сообщит через комм-клипсу, пристегнутую к ирининому воротничку. Но, как правило, по ночам ничего такого не происходило. И дай Бог, чтобы не происходило никогда…
Коридоры Детского Центра напоминали Ирине больницу.
Была в них какая-то безликость, свойственная всем казенным местам. Нет, детей здесь не обижали, не обкрадывали: пусть бы попробовали только при такой заведующей как Раласву сэлиданум! Но дети росли без родительской ласки, и это было видно по их глазам. Даже у самых маленьких, совсем еще несмышленышей, жила во взгляде неизбывная грусть…
И вдруг нахлынула такая тоска вперемежку с колкой болью, что сбилось дыхание и резко, неприятно заныло в груди. Ирина остановилась, взялась рукой за стену. Каждый вдох казнил болью, и потому она дышала мелко-мелко, как выброшенная на берег рыбка… "Что это еще такое? — в панике думала она. — Заболеть, еще не хватало!"
Странный приступ, впрочем, уже проходил, отпускал потихоньку сердце. Ирина осторожно пошла вдоль стены, к себе на пост. Там она рухнула в кресло — слава Богу, взгляды Оль-Лейран на бытовой комфорт разделял во всем Центре лишь кабинет заведующей. Все остальные помещения были избавлены от этакой роскоши.
Ирина долго сидела неподвижно, опасаясь дышать полной грудью. Боль отпустила так же внезапно, как и появилась, но память о ней уходить не спешила. Надо же так было расклеиться!
Ирина знала, что с ней творится. Тоска. Глубокая, страшная тоска по родному дому, по маленькому сыночку, который остался без мамы… как он там теперь, кто кормит его, укачивает, стережет его сон? Рустам… ведь у Ирины не осталось его фотографии, ничего, что хранило бы его образ… в сумочке, в кошельке с бесполезными здесь рублями, сберегалось лишь небольшое фото Игорька. И ведь даже сотовый Ирина в тот злосчастный день оставила дома! Хотя Рустам не раз ругал ее, требовал, чтоб брала телефон с собой, а то мало ли, говорил он, вот так вот понадобишься, и днем с огнем тебя не сыщешь. По сотовому же хоть дозвониться можно.