Это было у моря
Шрифт:
— Эй, я тебе не кресло!
— Ах, простите, сударь, я вижу, меня тут не хотят.
— Тебя всегда тут хотят. Хочешь доказательств?
— Нет, сейчас, пожалуй, я хочу завтрак. Но запомню твое предложение. Не уезжай из города…
— И не надейся. Давай свою картинку, что ты так старательно прячешь. Зубы мне ты не заговоришь…
Пташка нехотя протянула ему листок. Ее пальцы были черны от графита, и даже на щеке был темный след, словно она убирала волосы за уши. Рисунок был
— Что ж, ты удачно выбрала точку обозрения. Эта моя лучшая сторона. Ты хорошо рисуешь.
— Спасибо.
— Это не комплимент. Рисунок твой мне не нравится. Я вообще не понимаю, зачем он нужен, что за странная на тебя нашла прихоть. Рисовать надо то, что красиво, а не всякую гадость, я так считаю.
— Я рисую, то, что я считаю красивым. И то, что люблю.
— С чем тебя и поздравляю. Потом повесишь в супружеской спальне — назло Мизинцу… Ну прости, я не хотел…
— Ты все испортил. Зачем ты смеешься надо мной? Мне обидно, знаешь ли…
Пташка смяла тонкий лист бумаги, над которым просидела все утро, и дёрнулась с кровати.
— Пусти меня. Пойду завтракать.
— Ну нет. Я-то еще не позавтракал.
На поцелуй она не ответила. И все же плакать не разучилась — вон, на рыжих, выкрашенных темной тушью ресницах уже задрожали слезы.
— Ты все о рисунке? Боги, Пташка! Это же полное безрассудство! Ну зачем тебе это? Мало мне треклятого зеркала, так ещё и ты туда же. С тобой я забываю, что я такое, а ты тут мне решила напомнить… Очень жестоко…
— Ты не понимаешь… Если… Если нам придется расстаться — это единственное, за что я смогу уцепиться…
— Это меня и пугает. Не надо тебе цепляться… Ты — как птичка, которую выпускают из клетки. А она прячется за прутья и не хочет лететь…
— Ты — не прутья. Ты — наоборот, то, что за окном. Ты — моя свобода, мой выбор. То, что не навязали, что не впарили нарочно. Как ты не понимаешь? А еще заводишь эти глупые разговоры о рисунке. Да для меня наша с тобой история — единственный просвет в этом царстве тьмы и ужаса. Если бы не она — я бы уже там утонула. Ты не представляешь, как я была близка…
Сандор содрогнулся, вспоминая плато.
— Представляю. Поэтому прости меня. Забирай свой потасканный рисунок — теперь у него более потрёпанный вид, прямо как у оригинала. Ты его еще подожги там-сям, вообще получится шедевр реализма. Обещай, что не будешь показывать его школьным подружкам…
— Вот этого не обещаю. Они все от зависти лопнут. Это вам не мальчики-одуванчики из параллельного класса. А потом, мои подружки все питали — в отличие от меня, заметь — странную тягу к брутальным мужчинам.
— Ах, вот как это называется…
Сандор захохотал.
—
— В этом не могу с тобой не согласиться. И еще — я вряд ли вернусь в школу…
— Еще как вернешься… Вот запихаем Мизинца на полочку, под стеклянный колпак, и пойдешь в обратно за парту как миленькая… А нет — буду стоять за дверью — чтобы не сбежала…
— Так я согласна…
На этот раз поцелуй получился что надо. Пташка со своими черными волосьями казалось, стала еще смелее — и вместе с тем сама себя смущалась. Это было донельзя трогательно — и возбуждало еще сильнее…
— Ты, кажется, хотела завтракать…
— Что? Потом…
Правильно. Кому он нужен, завтрак…
Через четверть часа он-таки спровадил ее за дверь.
— Иди-иди. Я еще не полностью оклемался. Ты меня угробишь, невозможное создание… От тебя невозможно оторваться — а если мы хотим выехать к вечеру, лучше бы мне еще поспать — голова все равно, как котел. А ты иди ешь. А то эта твоя временная прошлая немота, похоже, и аппетита тебя лишила… Так опять останешься без груди… Я как-то слышал, как Серсея объясняла Мирцелле, что если резко худеешь — то как раз в тех местах…
— Ну, мне не привыкать…
— Не нужно. Ступай. Мне нравится твоя фигура… Да идиоту только она не понравится…
— А ты знаешь — ты первый заставил меня задуматься, что я красива…
— Ну ты даешь! А как же Джоффри? Я думал, ты просечешь — чем больше ты ему нравилась, тем гаже он нападал…
— Фу, не говори о нем, а то аппетит испортится…
— Так вали.
— Ты — бессмысленный грубый мужлан. Я ухожу. Нет, знаешь что — не пойду. Сначала помоюсь. И тебе, к слову, не помешало бы. Ты ночью весь вспотел — мне даже пришлось с тебя майку стаскивать…
— А, вот как она очутилась на кресле… Моя заботливая девочка. Как тебе удалось сладить со мной?
— Я тебя укротила. Одомашнила.
— Одурманила, ты хочешь сказать? Как бы ни было, я и так тащусь за тобой, как идиот. Почему как, впрочем? Идиот и есть. И в ванную тоже пойду…
— Пташка, ты в курсе, что у тебя с волос течет лиловая краска.? Это очень странно выглядит. Точно ты — образ на бумаге…
— Сам ты образ. Просто краска не вся вымылась… Не трогай, а то у тебя тоже все руки будут в ней…