Это было у моря
Шрифт:
— Какая разница… И не только руки, возможно… Лиловой краски я не очень боюсь… Хотя — Пес в лиловых пятнах — это еще более странно, чем рыжая пташка, покрашенная в синий цвет…
— Он не синий, он черный…
— Синий, черный… Хорошо, что хоть ресницы остались, как были… На память… Знаешь что — с тебя в качестве штрафа за это безобразие в душе — рисунок. На этот раз себя нарисуй — и не отпирайся, уверен, что сможешь. В том же ключе — мне на память… Только в исходном цвете, не черной…
— Я думала, я тебе нравлюсь такой…
— Ты мне нравишься. Точка. Цвет меня мало беспокоит — но в оригинале ты мне нравишься больше. Так ты взрослее — и жёстче. И это меня не радует. Спасибо твоему мерзкому мужу…
— Знаешь, Алейна — она сильнее меня. И может делать то, что не могу я. Но, когда я с тобой — она поневоле исчезает. Алейна не умеет любит — это ее сила и ее слабость…
— Тогда
Пташка вытерлась — с его небольшой помощью, оделась — сама, это ему было не с руки — и ушла. Сандор вышел из ванной и опять уставился на ее рисунок. Зачем все же? На своей картинке Пташка изобразила спящего мужчину — Сандор не знал за собой такого тотального спокойствия — ему казалось, что в голове вечно бушует рой нехороших мыслей, что, как злые осы, портят все вокруг. Это было не так, как он сам видел себя в зеркале. На рисунке был он — не было сомнения в пойманном сходстве — и все же Пташка нарисовала его почти красивым. Глупая девочка. Это было очень странно — он спал, ему снилась Пташка, а она тем временем рисовала его лицо. Понятно, почему он вышел таким благообразным — на нем ее отсвет. Когда Сандор смотрел на свою физиономию в зеркале, он видел там только собственное уродство — и вечно маячащий призрак Григора… Она же преображала его… Такая маленькая рыжая фея, притворяющаяся черной чертовкой… Сандор усмехнулся, плюхнулся в кровать. Спать все равно хотелось. Когда им еще удастся отдохнуть… Чем дальше в лес, тем ближе запах зверя. Он не сомневался, что их след уже взяли. Скоро и охотнички пожалуют. Будут им тогда картинки. Так что, пока дают — надо спать… Реальность зарябила, завернулась рыжим локоном — и он провалился во тьму. Спящий мужчина с непривычно спокойным челом — и его слегка помятое, но удивительно точное изображение, валяющееся возле кровати на кресле. Такую картину обнаружила Санса, вернувшаяся из буфета. Ее трясло. И было почему. В качестве приправы к завтраку ей достался разговор с любимым мужем…
========== VII ==========
Как трудно
Спускаться с небес
И в нищенстве тратить алмазы
На хлеб плесневелый.
На окнах — разводы от скуки,
На гвоздике — крест,
Как трудно с любовью судиться
И пачкаться мелом.
Как трудно
Спускаться с небес
И жить каждый день,
Забывая полеты и встречи,
Усталою тенью скользить
В новорожденный лес
И крыльев не чувствовать там,
Где сутулятся плечи.
Как трудно
Спускаться с небес
И видеть свое отраженье
В измятой постели,
И знать, что такое потеря,
Разлука и стресс,
И прятаться в доме пустом
От черемух метели.
Как трудно
Спускаться с небес,
Идти по земле наугад
Без конца и начала.
И ставить свое безголосие
Наперевес
И думать, о чем же тогда
Я себе отвечала…
Он подсел к столу, когда Санса закончила с яичницей и кисла над тыквенной булочкой. Как всегда, небрежно-элегантно — расстегнув дорогущее пальто, бросив на стол зажигалку. Она еще не подняла глаз — а уже знала, кто сидел напротив нее. Мята и вишневый табак. Самые ненавистные теперь запахи на свете.
— Ну здравствуй, дорогая! Не дёргайся — тот мешок, в который мне полагается тебя посадить, я, кажется, забыл в машине. Можешь совершенно спокойно доедать завтрак. У тебя, похоже, хороший аппетит — силы возвращаются? Тяжелый день, полагаю, бурная ночь… Кстати, черный тебе к лицу — надеюсь, это не траур, а просто смена имиджа. Ты кажешься взрослее — в таком виде тебя даже можно будет брать с собой, не боясь осуждения общественности…
— Я не буду с вами разговаривать.
— Опять игра в молчанку? Тебе еще не надоело? Со мной интереснее беседовать — хоть молчать я тоже умею, не в пример милейшему Сандору. Он уже выздоровел, или ты все еще таскаешь его на себе? Смотри, не надорвись — мне нужна здоровая супруга.
— Я вам не супруга.
— Нет? А мне кажется, очень даже. Такие птички, как ты, долго в девочках не задерживаются — кто-нибудь, да перехватит. В этот раз мне повезло больше. Твоя
— Не смейте говорить о моей матери!
— Почему? Не я же ее из окна выбросил. Хочешь проверить — пожалуйста: я был в другом конце страны.
— Вам и не нужно. У вас достаточно «инструментов». Вопрос в том, не кто ее столкнул, а кто подтолкнул…
— И это, конечно, был я, ты хочешь сказать? Когда ты говорила с матерью в последний раз без страха — не ожидая получить в лицо истерику или, напротив, апатию? Почему ты не поменяла билет, при том что твой чудесный отпуск у Баратеонов был воистину адским? Или ты наслаждалась каждой минутой в обществе нашего юного друга, поклонника жестоких игр? Я тебя умоляю! Твоя мать в последний год — это верх неадекватности, и я тут совершенно ни при чем. Смерть твоего отца — случайная, кстати — и слишком хорошо развитое воображение твоей родительницы — вот что является истиной причиной ее полета. Да и ты не заигрывайся, моя милая — а то рискуешь оказаться в той же палате. Не то, чтобы я этого хочу, но мне совсем не нравятся эти твои игры с бритвами. Клиган, надо полагать, и не заметил, да? И ты еще удивляешься, почему я хочу тебя забрать… Он же тебя не стоит — потому что даже не пытается понять, кто ты на самом деле. Торчит с тобой в одной комнате какую неделю — и не видит ничего дальше собственного носа, да и тот нечетко. Ну, объясни мне ты, дорогая, как можно не заметить такого рода вещи, как располосованные запястья у любимой женщины? Я вот заметил, хоть и издалека. Ну что, нечем крыть? Толкни мне какую-нибудь очередную напыщенную речь про настоящих мужчин… Я не знаю, может, у настоящих мужчин в ходу то, что их женщины пилят себе вены в ванной, пока они сами погружены в наверняка исключительно глубокие измышления на тему отсутствия половой жизни или тягот недельного алкогольного воздержания. Девочка моя, этот твой Пес настолько погряз в своих насущных проблемках, что на тебя у него просто не осталось времени… Хоть сядь посреди комнаты со столовым ножом у горла — он едва ли заметит… Или пустится в замысловатые размышления на тему: «а стоит ли?» — ведь вмешиваться в жизнь других — это неправильно!
Санса, сама не отдавая себе отчета, закусила очередной несчастный заусенец… Действительно, она и сама себя спрашивала, как это Сандор умудрился не заметить этих ее глупых порезов. Тем более, они были сделаны для того, чтобы их заметили. Но не может же быть прав Мизинец! В его устах все звучало плоско и пошло, картина выходила крайне неутешительной: двое — истеричный, депрессивный подросток со склонностью к играм в самоубийство и закомплексованный изуродованный мужик, бесконечно разрывающийся между низменными желаниями и жалкими попытками сделать все, как полагается. И каждый сидит себе в своем углу, ковыряя собственные шрамы — а общей является, по сути, только постель. Санса ужаснулась, встряхнула головой, чтобы отогнать эти тревожащие мысли. Это все Бейлиш. Он так извращает факты, что все встает с ног на голову.
— Ну что, ты размышляешь над истинностью мои слов, надеюсь? Я тебе привез новости — что мне за это будет?
— Я не позову Сандора чтобы он отвинтил вам вашу злоязычную голову.
— Ой-ты, всеблагая матерь, какой пафос! Уверен, что не позовешь. Он, небось, и не знает про тот наш милый телефонный разговор? Что так? Боишься сцен ревности? Если он начнёт драться — ты знаешь мой номер. Кстати, не стоит больше меня записывать. Это вынуждает меня идти на личный контакт — а я не уверен, что всегда это могу проделать. Сейчас я, скажем так, проезжал мимо — по пути было — дай, думаю, повидаюсь с дражайшей супругой…
— Говорите свои новости и убирайтесь.
Бейлиш картинно вскинул руки:
— Как грубо. Этот молодчик на тебя дурно влияет, моя милая. Придется всерьез заняться твоим перевоспитанием. Я уже начинаю жалеть, что дал тебе это время. Может, все же, мешок был бы кстати. Ну да ладно. Ты большая девочка — сама поймешь, когда время остановиться. Я же не Сандор Клиган. Увозить тебя силком я не хочу. Жду твоего добровольного шага в мою сторону. Скажем так, у тебя не больше месяца. Потом я начну расстраиваться — и ты, как преданная супруга — не очень верная, но это все впереди — начнешь неминуемо расстраиваться вместе со мной…