Евангелие отца

Сад Герман

– Это центр всего, что имеет смысл называть человечеством. – Бальтазар развел руки в широком жесте, словно пытаясь обхватить ими если не все человечество, часть которого проживает в Вечном городе, то хотя бы его часть.
– И кто говорит, что Афины создали цивилизацию – глуп, потому что именно Рим навел порядок в том, что называли демократией. Цивилизованным обществом можно назвать только то общество, в котором демократия превратилась в республику, не растеряв при этом саму идею. Смысл в словах почти один и тот же, но есть большая разница в произношении: что ни говорите, а язык много значит. Конечно, ничего особенно примечательного и замечательного в республике нет, но история показывает, что знание истоков, примиряет с созерцанием настоящего.

– Знание истоков чаще всего раздражает. – Хмуро проговорил Никос.

– Да, Вы, как я погляжу, совершеннейший

пессимист! Давайте я расскажу Вам кое-что из далекого прошлого. Кто знает, может мы сойдемся во взглядах на возможность некоторых перемен?

Когда-то давно, в начале прошлого века в Аргентине один русский военный читал лекцию по истории этого вопроса. Я там не был, но текст этой лекции попал ко мне от отца, который там был. Время у нас есть и если позволите, я Вам частично кое-какие фрагменты перескажу. Очень интересно и поучительно – может быть что-то в Вашей голове проясниться, а то Вы выглядите таким потерянным, словно у Вас отняли прошлое. Поверьте, его отнять нельзя – можно только заново сочинить, что не всегда плохо по отношению к ныне живущим. В любом случае, история никогда не бывает показана истинной целиком – чаще заявления о честности по отношению к собственной истории касается только ее некоторых удобных режиму и созданному им обществу деталей. Но, так как истина лежит не в ближайшем прошлом, а в самом отдаленном от нас ее начале, то мне эта информация кажется весьма поучительной, особенно в части классификации политических режимов. Надо же понимать, в конце концов, смысл слов, которыми мы пользуемся и то, что за ними стоит!

Итак, как известно, Аристотель установил шесть абстрактных форм политических режимов: три правильные формы и три извращения этих правильных форм. Для этого он одновременно придал окончательную форму политической терминологии, которая сохраняется практически неизменной до наших дней. Самый выпуклый, ясный и краткий вариант этой классификации Аристотеля гласит следующим образом:

«В первом исследовании различных государственных форм мы различили три правильных строя: монархия, аристократия и полития, и три отклонения от них: тирания от монархии, олигархия от аристократии и демократия от политии». (Аристотель. Политика. 1289 а, 25).

Аристотель поясняет, что самая лучшая форма, то есть монархия, трудноосуществима, и встречается крайне редко, ибо почти невозможно найти необходимого для этого во всех отношениях хорошего человека. То же самое можно сказать и про аристократию. Посему из трех правильных, то есть, хороших политических режимов, лишь третий является сравнительно легко достижимым на практике, ибо на самом деле он является комбинацией, или смесью элементов всех трех хороших режимов с элементами двух искаженных режимов - олигархии и демократии, но без тирании. Исторический анализ всех режимов приводит Аристотеля к убеждению, что чаще всего этот третий хороший политический режим - полития или республика является смесью аристократии, олигархии и демократии, а иногда также и монархии.

Обратите внимание, что три правильные формы политических режимов имеют своей функцией и задачей общее благо всех граждан. В зависимости от того, кто стоит во главе политической власти, эти правильные формы являются монархией, аристократией или политией. В монархии правление принадлежит одному человеку, в аристократии немногим, а в политии многим. Однако, во всех этих трех случаях, все те, кто возглавляет эти три формы, действуют на благо всех граждан, а не на благо самих себя. Здорово, да? Во благо не самих себя! И явно это должно быть не на словах, а на деле, правда?

Когда же эти три вида правления не действуют на благо всех, а в первую очередь на благо самих носителей власти, то в таком случае власть одного, то есть монархия извращается в тиранию, власть немногих - аристократия извращается в олигархию и власть многих, то есть полития, извращается в демократию. Вот, что такое демократия на самом деле. И вот, приблизительно три века спустя после него, римский политик и писатель Цицерон перевел на латынь только лишь один из этих шести терминов Аристотеля, а именно название третьей правильной политической формы, Цицерон перевел его латинским словом «республика», что буквально означает - «общее или публичное дело», являвшимся одновременно и одним из названий Римского Государства. С тех пор, во всех переводах Аристотеля употребляется именно это латинское слово, наряду с другими пятью сохранившимися греческими названиями остальных политических форм. Причем эта подмена

греческого слова «полития» латинским словом «республика» происходит до наших дней не только в латинских языках, но также и в германских и славянских. Такая подмена одного из шести терминов со временем явилась поводом и для других подмен и даже подлогов во всей этой системе политической терминологии, с целью идеологических манипуляций. Смешно, но слово «политик» осталось при этом неизменным!

Например, в Афинской демократии все кандидаты на государственные должности, распределяемые путём метания жребия, должны были предварительно публично исповедовать свою приверженность религиозным верованиям и нравственным убеждениям своего народа, помимо подтверждения принадлежности к нему, принадлежности личной и своих отцов. Кстати, в своем «Седьмом письме», Платон сводит все свои сложные требования по отношению к политикам к двум основным: порядочности и компетентности. Оба эти качества требуют соответствующего воспитания, а посему Платон и придает ему такое значение. В Афинах вообще считалось, что без полного среднего целостного воспитания: гуманитарного, артистического, спортивного и военного, никто не может быть полноценным гражданином полиса. Заметьте! Ни одного слова о религиозном воспитании! А теперь немного о том, в чем мы тут все и погрязли: о Церкви и о себе, в смысле, как о подданных государства, которые вынуждены в виде неприличного объекта болтаться в этой проруби, называемой жизнью. – Бальтазар усмехнулся.
– В своём «Шестом новом законе» о «Симфонии», Святой Император Юстиниан Великий определил условия, необходимые для достижения «доброй симфонии», то есть «благосозвучия», между Церковью и Государством. Во главе Церкви должно стоять беспорочное и верное только лишь Богу священство, а Государство должно иметь правильный политический строй и быть возглавляемо компетентными и порядочными правителями. Интересно, что император Юстиниан Великий употребил в греческом тексте этого своего закона буквально те же самые слова, которыми пользовались за девять веков до него Платон и Аристотель. Шестая новелла затем вошла в «Номоканон» и стала обязательным ориентиром для всех православных христиан. Такие вот дела творились во времена оные, мой дорогой Никос. Истинно языческое стало истинно христианским из чего можно сделать вывод, что движение может быть направлено и в другую сторону, ведь так? То есть, никакой разницы между морально-нравственными принципами язычников и христиан нет и быть не может.

– Это Аристотель так сказал или Вы? – Никос слушал Бальтазара внимательно, прикидывая, к чему тот затеял этот странный разговор.

– Это сказал я, но мне лично нравиться, как я сказал. Тем более, что Аристотель, если бы сидел сейчас с нами за этим столиком, наверняка бы меня поддержал. Итак, продолжаю. В то время как Платон в своих изучениях и описаниях политической жизни человечества стремится к установлению идеального политического режима, Аристотель не ищет идеального режима в будущем, на основании наблюдений над прошлым. Аристотель исходит лишь из политических экспериментов, каковыми богата история, и пытается привести в порядок и классифицировать результаты этих экспериментов. Таким образом, он устанавливает, что все политические режимы, в той или иной мере, являются смешанными, ибо во всех них, так или иначе присутствует несколько разных абстрактных политических начал, лишь с превосходством одного из них. Знаете, что он писал дословно?

«Я поднял крепкий щит для одних и для других и не допустил, чтобы ни одни, ни другие победили несправедливо».

Между прочим, один аргентинский политический деятель однажды высказал очень интересную мысль: «Ожесточенная демократия является самым опасным недугом, которым может страдать общество. Кто раздражается, когда видит неравное отношение к равным, но не волнуется, когда видит равное отношение к неравным, не является демократом, а является плебеем». Вот, собственно, на этом и построена моя позиция.

– И к чему вся эта длинная лекция?

– А к тому, что Вы, уважаемый Никос, хоть и говорите по-гречески сносно, никаким греком не пахнете. – Бальтазар хитро прищурился и поднял бокал с вином. – Давайте за римлян! Они хоть многое и переврали, но довели вранье до совершенно логической формы. И ложь перестала быть ложью, а стала законом. Игра в слова и в образы – вот что такое политика, которая не имеет ровным счетом ничего общего с «политией».

– Ну, хорошо. И в чем же смысл того, что Вы делаете? Я не понимаю. То, что Вы говорите, сродни чему-то крайне радикальному.