Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
— Мы еще будем маршировать в страну наших врагов, — пробормотал он, — мы еще дождемся дня расплаты. А пока что нам следует уйти отсюда.
— На дворе страшнейший ливень, — сказал Лаш. — Вы разве не слышите?
— Тем лучше! Разве ливень помеха?
— Яволь!
— Бросьте вы свое «яволь», отвечайте по-людски. Мы теперь прежде всего люди. Самые свободные люди в Германии. Неужто может остановить истых немцев какой-то там ливень?
— Мы собирались идти завтра днем,— напомнил Финк,— с ребенком. Напрямик через мост.
— Пришлете своим знакомым женщинам по ладанке с крестиком, когда будете сидеть в монастыре. Я не желаю ждать до завтра. Мне кажется, что проснулся весь Кельн от этого свинячьего крика. Успокоите вы наконец этого щенка?
— Я ничего не могу сделать.
— Дайте ему соску или что там...
— Он выплевывает соску, а молока у меня нет.
— Дайте ему коньяк. Окуните в коньяк соску и заткните ему глотку.
— Это идея...
Финк наклонился над ребенком, но малютка закричала еще громче, еще отчаяннее.
— Нет уж, лучше оставьте ее, пускай кричит, как кричала!— не вытерпел Гаммельштирн.— Собирайтесь! Живо! Лаш, где автомат?
— Но ведь мы договорились...
— Опять на колу мочала... Ребенка мы оставляем здесь. Какой дурень носится по ночам с детьми по оккупированному городу? Финк, пойдите в комнату и выгляните, как там дождь? Двери открывать не нужно. Выгляните в окно. Ребенка мы положим здесь.
— Может, прикрепить на дверь записку,— предложил Лаш.— Завтра кто-нибудь окажется поблизости, увидит...
— Какая там записка? Все равно ее смоет дождем. И никто не станет соваться сюда, в эти трущобы. Кроме того, не будьте нюней, господин Лаш! Мир жестокосерден к нам, будем и мы безжалостны к нему. Смотреть на мир только сквозь автоматный прицел!
— Этот афоризм я уже слышал.
— Я буду повторять его до тех пор, пока он не войдет в вашу кровь, как входит алкоголь от этого коньяка, который вы лакаете днем и ночью. Никогда не думал, что ученые могут быть такими беспробудными пропойцами!
Вернулся Финк. Зубы его стучали.
— Под окнами кто-то есть.
— То есть как «кто-то есть»? —невольно понижая голос, спросил Гаммельштирн.
— Не знаю.
— О, дьявол, что же вы знаете? Сейчас я посмотрю сам.
— Но будьте осторожны, господин бригаденфюрер, умоляю вас. Будьте осторожны...
Гаммельштирн появился в холле минуту спустя. Он не старался скрыть своего смятения.
— Действительно. Там, кажется, что-то шевелится. Какие-то люди. Я хотел полоснуть из автомата, но там, по-моему, не один. Они обходят виллу. Нужно бежать! Немедленно! Лучше всего через окно. Каждый станет у окна своей комнаты, и по команде — прыгай! Открывать окна нет нужды — просто высаживайте рамы. Сигнал — очередь из автомата. Подадите сигнал вы, Финк! Хотя нет, лучше я сам! Собираться за три квартала отсюда в подвале, где мы тренировались по стрельбе.
Оба молча кивнули.
— А теперь — по местам! Замотайте, Финк, голову этой поросятине, чтоб не визжала. Хотя нет — пускай кричит! Раскутайте ее! Она замерзнет и орать будет еще сильнее. Пускай те думают, что мы не двинулись с места. Было бы лучше, конечно, взять этого крикуна за ноги и... Я уверен, я абсолютно уверен, что именно из-за этого ублюдка нас и открыли. У ребенка столько покровителей! Его, несомненно, стали искать, и вот пожалуйте... По местам, требуха собачья!
Они разбежались по своим комнатам, и каждый стал у окна, которое вело в темную, залитую дождем, таящую неведомую угрозу ночь.
Дулькевич и Попов, как и следовало предполагать, не дождались Михаила и Юджина. Оба были слишком нетерпеливы, оба привыкли к действиям, оба не могли оставаться равнодушными к мукам молодой женщины. Прошел, быть может, час со времени отъезда лейтенантов, а то и больше. Никто не смотрел на часы, время теперь никого не интересовало. Оно остановилось, его заменило угнетающее, унылое, невыносимое ожидание.
— Пся кошчь! — не вытерпел пан Дулькевич.—Пан Попов, разве я не предлагал, не теряя времени, ехать и забрать ребенка?
— А я разве не предлагал то же самое? — в свою очередь спросил Попов, который сидел вместе с ними в маленькой комнатке за круглым столом и точно так же нервничал и хмурился.
— Что на это скажет пани? — обратился Дулькевич к Гильде.
— Не знаю... Я ничего не знаю, лишь бы только все это скорее кончалось... У меня нет никаких сил...
— Так, может, мы таки не станем ждать наших панов лейтенантов и рассудим дело по собственному усмотрению? — предложил Дулькевич.
— Поддерживаю вас абсолютно,— заявил Попов, закуривая.
— Господин Кауль, вы сможете провести нас на виллу?
— Попробую,— ответил тот равнодушно,— если уж вам так не терпится...
— Не терпится? — чуть не подскочил Дулькевич.— Пан оскорбляет меня! Что за разговоры! Едем сейчас же! Мгновенно!
Чтобы меньше обращать на себя внимания, поехали на одной машине — пана Дулькевича. В случае чего шофер майора, верзила подхорунжий, должен был вмешаться как боевая единица. По дороге к Кельну обсуждали детали будущей операции. Попытаться избежать стрельбы. Стрелять только в ответ на сопротивление.
— Будь здесь ребята из канадской бригады, в которой я воевал,— сказал Попов,— я бы попросту у них попросил танк и подъехали бы мы к самому входу на виллу, скомандовали эсэсовцам выходить — и дело с концом.
— То, может, пан боится? — насмешливо спросил пан Дулькевич.
— Бояться не боюсь, а осторожность не мешает никогда. Да и кому захочется умирать, когда война окончилась?
— Только не нам, только не нам! — раздался голос Макса.
— Они хорошо вооружены, пан Кауль? — спросил Дулькевич.