Французская демократия
Шрифт:
ГЛАВА III.
Выясненіе рабочей идеи. – 1. Система Люксанбурская.
Утверждая свое право и освобождая свою силу, рабочая демократія должна непремнно стремиться къ тому, чтобы не только выразить свою идею, но и опредленно выяснить кодексъ своихъ ученій; такимъ образомъ она покажетъ міру, что то сословіе, которому неотъемлемо принадлежатъ право и власть, пріобрло себ и знаніе путемъ разумной и прогрессивной практики. Вотъ та цль, которую я себ задалъ въ этомъ сочиненіи. Отдавая свой предварительный трудъ на обсужденіе демократическаго мннія, – я хотлъ теперь же дать эманципаціи рабочаго класса высокую санкцію науки: длаю я это не потому, чтобы думалъ
Когда въ человческихъ обществахъ пробуждается сознаніе, т. е. право, за нимъ должно слдовать откровеніе идеи. Таковъ законъ природы, и онъ объясняется психологіею. У мыслящаго существа чувство является основаніемъ и первымъ условіемъ разума. Чтобы дойти до самосознанія надо прежде чувствовать себя: оттого-то французскія правительства такъ старательно преслдовали и запрещали народныя сборища, сходки, собранія, ассоціаціи, словомъ все, что могло пробудить сознаніе въ низшихъ классахъ. Имъ хотятъ помшать размышлять и толковать между собою; самое врное средство для этого помшать имъ чувствовать себя. Пусть ихъ принадлежатъ къ семейству, какъ лошади, бараны, собаки; лишь бы только смутно сознавали себя, какъ расу и совсмъ не сознавали себя, какъ сословіе; лишь бы къ нимъ не проникала идея: тогда, если только откровеніе не блеснетъ передъ ними извн, рабство ихъ будетъ упрочено на неопредленное время.
Во Франціи въ 1789 году народъ возсталъ заодно съ буржуазіею, съ которою онъ связанъ единствомъ крови и достоинства, общностью религіи, нравовъ и идей, и разъединенъ только экономическими отношеніями, которыя выражаются въ двухъ словахъ: капиталъ и наемщика. Но народъ предчувствовалъ, что революція совершится не столько въ его пользу, сколько въ пользу буржуазіи, и это предчувствіе ясно выразилось въ поджог дома Reveillon и въ другихъ подвигахъ печальнаго насилія. Подозрніе низшаго класса оправдалось; рядомъ съ партіями фельяновъ, конституціонистовъ, жирондистовъ, якобинцевъ и др., которыя вс принадлежали къ буржуазіи, это подозрніе породило народныя партіи или секты, которыя подъ именемъ санкюлотовъ, маратистовъ, гебертистовъ, бабувистовъ пріобрли въ исторіи страшную извстность, но обладали по крайней мр тмъ неотъемлемымъ достоинствомъ, что съ 92 до 96 года дали сознанію низшихъ классовъ такой толчокъ, посл котораго ему невозможно стало вновь погрузиться въ сонъ.
Въ тоже самое время началось дло народнаго подавленія. Такъ какъ задушить народное чувство было уже невозможно, то принялись сдерживать его сильною дисциплиною, сильнымъ правленіемъ, войною, трудомъ, отнятіемъ политическихъ правъ, невжествомъ; но невжество заставляло краснть и потому нашли удобнымъ замнить его такимъ первоначальнымъ обученіемъ, которое не внушало бы опасеній. Status quo рабочихъ классовъ и полицейскій надзоръ надъ ними – вотъ что составляло предметъ постоянной заботливости Робеспьера и его якобинцевъ, термидорьянской партіи, директоріи, консульства, – словомъ всхъ правительствъ, которыя смнялись до нашего времени. Гизо оказался относительно либеральнымъ: оба собранія республики были ршительно преисполнены обскурантизма. Безсмысленный заговоръ! Когда плебейское сознаніе однажды пробудилось, пролетарію стоило только открыть глаза, только начать прислушиваться, чтобы дойти до своей идеи; его противники сами должны были уяснить ему эту идею.
Дйствительно, общественный вопросъ былъ поставленъ въ первый разъ не самими рабочими: ученые, философы, литераторы, экономисты, инженеры, военные, чиновники, депутаты, негоціанты, промышленники, собственники стали обличать наперерывъ другъ передъ другомъ аномаліи современнаго общества и совершенно незамтно додумались до самыхъ реформъ.
Впродолженіе нсколькихъ лтъ консервативная буржуазія льстила себя надеждою, что рабочіе останутся глухи къ вызывающему голосу этихъ нововводителей; но 1848 годъ доказалъ ей, что она заблуждалась.
Рабочіе классы не отдались никакому вождю: Кабе, диктаторъ икарійцевъ, знаетъ это по собственному печальному опыту. Рабочіе
Общественный переворотъ, начатый въ 89 году и продолжаемый на нашихъ глазахъ рабочею демократіею, есть превращеніе, совершающееся внезапно во всемъ политическомъ тл и во всхъ его частяхъ. Это система, замняющая собою другую, это новый организмъ, который становится на мсто одряхлвшаго организма; но такое измненіе не можетъ совершиться мгновенно, съ тою быстротою, съ какою человкъ скидаетъ старое платье или кокарду; оно не приводится въ исполненіе волею учителя, располагающаго готовою теоріею, не осуществляется подъ диктовку вдохновеннаго проповдника. Настоящая органическая революція – продуктъ всеобщей жизни; она иметъ, конечно, своихъ исполнителей и избранниковъ, но ее нельзя назвать чьимъ нибудь исключительнымъ дломъ. Сначала такая революція является элементарною идеею, которая едва пробивается, какъ зародышъ, и на первый взглядъ не представляетъ ничего замчательнаго, потому что кажется заимствованною у самой обыденной премудрости; но она разростается непримтно и неожиданно, какъ жолудь, зарытый въ землю, какъ зародышъ въ яичной скорлуп, и наполняетъ міръ своими формами.
Исторія полна такихъ примровъ. Что можетъ быть проще римской идеи въ ея начал: патриціатъ, кліентство, собственность. Вся система республики, ея политика, ея волненія, ея исторія – все основано на этомъ. Въ идеи имперіи мы видимъ ту же простоту: патриціатъ окончательно уравненъ съ плебействомъ, вся власть сосредоточена въ рукахъ императора, который эксплуатируетъ міръ во имя выгодъ народа и находится въ зависимости отъ преторіанцевъ. Это породило императорскую іерархію и централизацію. Въ 89 году вся революція цликомъ выражается въ прав человка. Въ силу этого права признается господство націи, королевская власть становится общественною обязанностью, дворянство уничтожается, религія превращается въ мнніе ad libitum. – Мы знаемъ, какъ развились, каждое въ свою очередь, и христіанство, и право человка.
Тоже самое происходитъ въ XIX вк съ идеею рабочихъ классовъ; явись она при другихъ условіяхъ, она была бы совершенно ничтожна и не имла бы ни законности, ни достоврности.
Что же случилось? Народъ дошелъ до самосознанія; онъ почувствовалъ себя; вокругъ него шумли во имя его, и это пробудило его умъ. Буржуазная революція доставила ему политическія права. Имя возможность освободить свою мысль безъ помощи истолкователей, онъ руководствовался логикою своего положенія. Прежде всего народъ совершенно отдлился отъ буржуазіи и попробовалъ обратить противъ нея ея же собственныя правила; онъ сдлался ея подражателемъ. Потомъ, наученый неудачей и отказавшись отъ своей первой гипотезы, онъ сталъ искать спасенія въ самосостоятельной иде. Такимъ образомъ въ рабочихъ классахъ выяснились два противоположныя мннія, которыя еще до сихъ поръ мшаютъ имъ понять свое положеніе. Но таковъ ходъ политическихъ обращеній, таковъ ходъ человческой мысли и науки. Чтобы врне добиться истины, длаютъ уступки предразсудкамъ и рутин. Со стороны противниковъ эманципаціи рабочихъ смшно считать своими трофеями эти несогласія, составляющія необходимое условіе прогресса, даже самой жизни человчества.
Люксанбурская система въ основаніи одинакова съ системами Кабэ, Р. Оуэна, Моравскихъ братьевъ, Кампанеллы, Т. Мора, Платона, первыхъ христіанъ и проч.; т. е. это система коммунистическая, правительственная, диктаторіальная, авторитетная, доктринерная; она исходитъ изъ того принципа, что личность существенно подчинена обществу; что только отъ общества зависятъ жизнь и права отдльнаго лица; что гражданинъ принадлежитъ государству, какъ дитя семейству; что онъ находится вполн въ его власти – in manu – и обязанъ ему подчиняться и повиноваться во всемъ.
Въ силу этого основнаго принципа верховности общаго и подчиненности личнаго элемента, люксанбурская школа въ теоріи и на практик стремится передать государству или, что то же, общин все: трудъ, промышленность, собственность, торговлю, народное просвщеніе, богатство, равно какъ и законодательство, юстицію, полицію, общественныя работы, дипломатію и войну. Затмъ все это должно быть возвращено и распредлено именемъ государства или общины между всми гражданами, какъ членами великой семьи, сообразно съ ихъ способностями и потребностями.