Гавань разбитых ракушек
Шрифт:
— И что же, всегда так мало людей? — спросила Ольга у медсестер.
— Когда как. К лету прибавится, тут все любят рожать в сезон дождей.
— Почему?
Пожимают плечами. Смеются. Сами не знают.
— А беженцы?
— К ним мы сами ездим. Они редко сюда добираются, у них нет машин.
Ольга потерла кончик носа. Чепуха какая-то получается. Какой смысл строить клинику на таком расстоянии от беженцев, если они сюда не могут добраться?
— Здесь уже было здание медпункта, — пояснил Нестор, — правительство нам его подарило. Вернее, одолжило для улучшения.
И все равно она не до конца понимала. Намного разумнее было бы разбить медицинскую палатку прямо в лагере, а не заставлять тащиться за несколько километров. Но при расположении беженцев в деревне можно было охватить
Нестор разложил перед Ольгой карту.
— Вот смотри, видишь — это граница Гамбии и Сенегала. Мы — вот здесь.
Он ткнул пальцем в место недалеко от побережья Атлантического океана. На карте океан казался совсем близким.
«Надо бы съездить туда», — подумала Оля, разглядывая изрезанную прибрежную линию.
— Вот эти стрелки — перемещения беженцев. Кружки — места их скоплений. Квадраты — лагеря беженцев.
— И давно они так бегают через границу и обратно?
— Так? Не знаю, кто тебя готовил, но придется мне сделать маленький экскурс в историю. — Нестор уселся за стол, на котором распласталась карта, и, подперев подбородок, принялся рассказывать:
— Конфликт начался еще в 2002 году. Движение демократических сил Касаманса решило взять контроль провинции на себя и требовать отделения Касаманса от Дакара. Учитывая, что население Касаманса этнически ничем не отличается от гамбийского, получалось, что бежать пострадавшим от налетов поборников свободы было некуда, кроме как в Гамбию. Причем перебегают они волнообразно. Тогда, в 2002 году, перебежало около двух-трех тысяч человек, по самым скромным подсчетам, их разместили в лагерях для беженцев. А потом снабжение лагерей прекратилось, и людям пришлось либо рассеяться по родственникам в Гамбии, либо вернуться на родину и восстанавливать свои деревни. Недавно же, ближе к президентским выборам, конфликт вновь разгорелся, вояки разошлись, принялись громить все вокруг. Такие у них методы завоевания свободы странные. И вновь понеслось — на этот раз перебежало не менее десяти тысяч человек. Кто вдоль границы скучковался, кто растворился внутри страны. Гамбийское правительство злится, говорит, чтобы их всех гнали обратно. А кто пойдет, если там молодцы на джипах гоняют и оружием бряцают?
— Но ведь ваши фонды слишком малы, чтобы обеспечивать такое количество людей?
— Конечно, малы. Мы и не пытаемся. Для этого есть Красный Крест, ООН. А мы пока взяли на себя поддержку этой клиники, которая здесь и раньше существовала, но практически бездействовала. Пустой медпункт использовался под что угодно, только не под врачебную помощь из-за постоянной нехватки медсестер. Мы его слегка подоснастили, медсестер, акушерок наняли, обучаем их, снабжаем материалами. Одну машину «Скорой помощи» закупили, чтобы объезжать поселения беженцев, охватывать их на месте. А на госпитализацию сюда привозим. Здесь ими уже врач занимается.
— Гамбийка или сенегалка?
— Она из Гвинеи-Бисау. Работала в какой-то гамбийской частной клинике какое-то время, недавно к нам пришла. Мы платим не так уж много, но ее, похоже, устраивает. По их местным меркам мы платим шикарно, так что все в итоге довольны.
— И как долго все это будет продолжаться? Пока беженцы не разбегутся по домам?
— Да кто же разбежится просто так? Пока будут их кормить, будут сидеть здесь. Перестанут — разбегутся. Так что мы зависим от гигантов гуманитарной помощи. Пока они благосклонны к беженцам — и нам есть работа.
— Так кто в итоге входит в основной состав нашего офиса?
— Ты. Есть еще водитель и машина. Машина — полноправный член организации, смотри в оба, чтобы она не отдала концы. Без нее туго тебе придется.
— А остальные тогда что? Врач эта, акушерки?
— Контрактники. Не понравятся — меняй смело. Только найти здесь хороший персонал трудно. В общем, разберешься. Лишь бы не воровали по-крупному, с остальным можно ужиться. Кстати, возможно, к тебе будет время от времени заезжать наш региональный советник, он курирует семь стран, но заезжает довольно часто, не дает о себе забыть. Своеобразная личность, но придется привыкнуть. Вечно таскает с собой толпу народа.
— То есть?
— Да вот так и то есть. То ли у него идей слишком много, которые потом остаются нереализованными, то ли еще что. Но мы уже столько конструкторов всяких и инженеров с социологами повидали, что совсем перестали обращать на них внимание. Приезжают — и ладно. Лишь бы не мешали. Но вообще, говорят, советник скоро с позиции своей уходит, так что будут нанимать нового. Тебе повезло.
Деревня, в которой Ольге предстояло прожить не один месяц, а может, и не один год, была не той типичной африканской деревушкой, фотографии которых публикуют в книгах. Это была своеобразная смесь традиционных круглых глиняных хижин с соломенными крышами, каменных домов с шиферным настилом, построенных вполне в современном духе. Дома обычно располагались группами либо раздельно, были окружены плетнем либо стояли стенка к стенке. Каждая группа домов принадлежала большой семье, бесчисленные члены которой распределялись по комнатам. Между домами зигзагом тянулись дорожки из красного песка. То там, то тут гордо шелестели в небе гигантскими листьями высоченные пальмы, роняли на землю зеленые плоды раскидистые манговые деревья, а в тени невероятных, мощных и величественных баобабов располагались бантаба, места для отдыхающих мужчин, неспешно обсуждающих мировые проблемы за чашкой крепкого зеленого чая аттаи [3] . Женщины в таких местах не отдыхали. Они обычно работали целый день.
3
Аттая — крепкий сладкий зеленый чай, популярный в Западной Африке.
Было в деревне и свое святое место, куда приходили советоваться с колдунами-марабу, загадывать желания и делать жертвоприношения. Была и маленькая мечеть, небольшой рынок. По дорогам бродили собаки и козы, во дворах можно было увидеть кур. Ни у кого не было коров. Лишь у самых состоятельных были бараны, но их держали для особых случаев.
С одной стороны деревни раскинулись разделенные на квадраты рисовые поля. Недалеко от нее протекала маленькая речка, ее воды были солоноватыми из-за близости океана, в ней водилось много рыбы. Если рис служил в основном для пропитания деревенских семей, то главным источником дохода маракундцев служили арахисовые поля. Они находились в ведении мужчин племени, и вся прибыль от продажи орехов распределялась только ими. Все это Ольга успела узнать за короткое время от Нестора, он успевал рассказывать ей и о работе, и о деревне, словно хотел максимально подготовить ее к жизни в деревне без его помощи.
На обед они вновь поехали к Нестору домой. Жаркое из козлятины оказалось таким острым, что у нее перехватило дыхание. Она закашлялась, из глаз полились слезы.
— Перец здесь что надо, — довольно хмыкнул Нестор. — Обожаю острое.
Она кивнула. Запила водой из бутылки. С ума сойти. Неужели вся еда такая острая? Хотя вот вчерашняя курица была вполне ничего.
— Может, к беженцам поедем завтра? — предложил Нестор.
— А что?
— Да мне сегодня надо в Банжул смотаться, купить кое-что. Я ведь послезавтра уезжаю.
— Как послезавтра? — опешила Ольга. — А мне сказали — через неделю!
— Раньше так планировалось, потом переиграли. Да не бойся! Здесь все просто, как дважды два. Сама же видела — работа не из трудных, есть нюансы, но быстро разберешься. Самим лагерем занимается УВКБ [4] , так что наше дело — только медобслуживание и санпросветработа. Красный Крест сосредоточил свои усилия в другом лагере, более крупном, вверх по реке, а здесь в основном вакцинацией занимаются. А мы — большей частью женщинами, для этого у тебя есть медработники. Кстати, здешний врач — дама с мозгами, держись ее, единственная светлая голова. Тебе остается осуществлять связь со штаб-квартирой, составлять отчеты по тратам денег и погонять иногда сотрудников, чтобы не только болтали, но и работали.
4
УВКБ — Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев.