Где поселится кузнец
Шрифт:
Я играл перед Бюэллом, будь я трижды проклят, я играл перед ним: еще сорок лет после этого мои пальцы держали смычок, но эта игранная ему пиеса умерла для меня.
— Я дам вам бригаду, полковник Турчин, — сказал Бюэлл, прощаясь. — Мне нужны такие люди во главе бригад. — В темноте ночи он придвинулся ко мне на рослом, сером до черноты жеребце и сказал с ворчливостью друга: — Напрасно вы о Фримонте напечатали: он готов отдать страну на произвол страстей; изгнанный из армии, он хочет поднять новый мятеж в пользу своего имени и барышей.
И он отпрянул, растворился в темноте, оставив меня навсегда с комком несказанных слов в горле. По приказу Бюэлла я принял бригаду из трех полков. Среди них был и 19-й Иллинойский.
Междуглaвье третье
Из писем Д. Медилла и Ч. X. Рэя к генеральному адъютанту штата Иллинойс Аллану К. Фуллеру.
«По моему скромному суждению, полковник Турчин — это лучший полковник во всем западном военном округе, и у него лучше всех обученный полк из Иллинойса. Этот полковник достоин быть бригадным генералом».
«Девятнадцатый Иллинойский полковника Турчина — это мой любимец, и мне очень хочется, чтобы он занимал место, достойное его очень способного командира».
«Если, как я слышал, предполагается повышение полковника Турчина, то я считаю своим долгом информировать вас, что он совершенно этого не заслуживает. Я назначил его командиром бригады, а теперь вижу, что его надо освободить от этой должности, так как он явно не справился с задачей установления и поддержания дисциплины в своих войсках».
Из письма волонтера Джонстона.
Афины, шт. Алабама, май 1862 г.
«Дорогая мама,
Мы все прибыли в это место недели две назад. Палатки мы оставили в Хантсвилле, но через неделю они нас догнали. Место здоровое, вода чистая, и возможно, что здесь если не в другом месте, и будет наш летний лагерь. То есть мы останемся здесь, если нас не выбьют отсюда или, наоборот, мы не потесним противника. В настоящее время по эту сторону реки Теннесси у противника имеются только луизианская кавалерия Скотта, конники Моргана и другие части, оставившие лагерь конфедератов в Коринфе из-за нехватки фуража. Впрочем, доставать корм для лошадей трудно даже здесь. Я слышал от здешних горожан, что имеющегося провианта не хватит и на две недели, а если не завезут из Нашвилла, людям придется голодать. Такое положение дел более или менее характерно для всего Юга. Погода переходит с тепла на жару, и туманно-голубые тона весны постепенно сменяются в небе медно-красными оттенками лета.
Афины — место спокойствия, тишины и довольства. Афины и поныне представляют собой прекрасный и уютный уголок, настоящий город-сад, где, куда ни пойди, всюду ощущаешь тонкий аромат роз и всяких других цветов. Ходишь по улицам, и из каждого сада до тебя доносится свой, особый запах, в зависимости от того, сколько каких цветов там посажено. В какую сторону ни пойдешь, всюду увидишь дома плантаторов — и какие дома: огромные, с множеством комнат, комфортабельные, многие из них по-настоящему красивые, и все с садами и разбитыми газонами по каждую сторону. Вокруг каждого дома — большие густые деревья для тени, и во многих случаях за ними почти не видно дома. Заборы — грубо сколоченные, в большинстве некрашеные, некоторые сделаны из рельсов, и иные даже самые красивые дома обнесены простой загородкой, лишь окрашенной в белый цвет; это придает местности внешность, которая как бы сама говорит: „Здесь все мы у себя дома, в своих повседневных одеяниях, и нам дела нет, что нас увидят соседи, потому что это такие же, как и мы, постоянные жители, а не заезжие гости“. Чуть в стороне от города расположена ярмарочная, площадь, — на ней же устраиваются бега, — обнесенная таким же кое-как сколоченным забором, с элегантно выглядящими (хоть места на них и дешевы) трибунами и очень спокойным общим видом, словно никаких бегов здесь и не бывает, а люди просто приходят, садятся и смотрят, что им показывают, без той толчеи и суетни, что бывает на ипподромах на Севере или в других странах. В городе есть также Школа благородных девиц — изящное кирпичное здание со многими затейливыми выступами, окруженное широкими лужайками и тенистыми деревьями. Деревянный частокол вокруг территории школы выкрашен белой краской. Единственный деловой центр в городе имеет такой же вид, что и в большинстве южных городов, где я бывал. Это площадь в центре города, на которой возвышается здание суда и находятся все магазины. Других магазинов в городе нет, они только на этой площади. В общем же эти Афины — живописнейший и прелестнейший городок из всех, какие я до сих пор видел. Продажа спиртных напитков в самом городе и в радиусе 3 миль от него запрещена, ни игорных домов, ни бильярдных содержать не разрешается.
До падения форта Допелсон жители Афин только радовались тому, что их городок — самое тихое место на Юге, а что его займут федеральные войска, им и в голову не приходило…
Полковник Скотт [19] еще раз упал с лошади. Вся половина лица была у него в ссадинах и кровоподтеках, однако через день или два он уже был в седле. Мотта Темпла с некоторых пор не вижу. Передай всем дома привет от твоего любящего сына.
19
Джонстон называет Скотта полковником, как командира полка. В мае 1862 года Скотт был подполковником. — Прим. автора.
Дж. С. Джонстон».
Из письма Н. Владимирова к отцу
«…Вторую неделю болеет Вирджи. Ее сжигает неразгаданная лихорадка. Вдова Фергус в страхе и постоянных молитвах; состояние Вирджи так тяжело, что иногда я в обиде на тебя, зачем ты не научил меня молитвам, — как врач я не могу помочь ей. Все эти дни я не уезжаю из Чикаго и не уехал бы, хоть позови меня генерал телеграммой.
Я боялся приглашения от генерала, и вот вчера письмо, — с той стороны, откуда я не предполагал. Под ним подпись: Н. Турчина. Строки вежливые, но и сердитые. Она пишет, что скоро позовет меня, упрекает, что я тороплю Турчина, не щажу его старости, что всем известно его обыкновение „говорить, не заботясь о своих интересах“, и неужели я, врач, не понимаю, что ему нечем будет жить, едва он окончит рассказ…
Я увижу Надежду Турчанинову!..
Помнишь, я писал тебе о сигарном и ликерном деловом человеке Джонстоне? Трудно представить себе, прочитав письмо из Афин, что этот краснолицый, седой господин и юноша, описавший Афины, — одно лицо…»
Глава двадцать четвертая
Полк стоял под Афинами, дорога в суд пролегла мимо живописных усадеб и деревянных трибун ипподрома, заставленного ландо и колясками окрестных плантаторов. Когда денщик в лагере стал седлать лошадей, к нам приблизилась ватага полковых негров во главе с Авраамом; он достался нам в Элизабеттауне, оказался опытным наборщиком и сметливым разведчиком.
— Они убьют вас, мистер Турчин, — сказал Авраам. — Лучше бы вам в закрытом экипаже; мы раздобыли карету.
— Я не привык прятаться, Авраам.
— Они подстрелят вас, — настаивал он под растревоженный гул негров. — Пальнут с чердака; с утра едут, как на ярмарку.
Слух о том, что мятежники в Ричмонде объявили меня вне закона и назначили 50 000 долларов за мою голову, достиг до каждого уха, любой встречный мог прикинуть, как поправились бы его денежные дела от удачного выстрела.
— Если они съезжаются в Афины искать моего позора, то они повременят стрелять. — Я подсадил в седло Надин.
— Скачите вовсю, мадам! — попросил Авраам; мои резоны не успокоили его. — Не дайте им прицелиться.
У моста через ручей мы пропустили стадо черных свиней и высокие фуры, полные янтарных початков старой кукурузы. При нашем появлении улицы Афин примолкали, сделался слышным мягкий шаг двух лошадей по немощеным улицам. На каменные крыльца особняков, к калиткам усадеб выбегали девушки в ворохах лент, наряженные как в церковь, и дети. Надин надела синюю форму Союза, ту, что не раз отстирывалась от крови, от грязи и пыли Миссури, Кентукки, Теннесси и Алабамы; в лагере у меня шевельнулось малодушное желание показать ее афинским леди в лучшем платье, чтобы к их ненависти примешалась и зависть, но я смолчал, — в суде разговор пойдет и о ней, запрещенной уставом женщине, пусть видят, что Турчина служит и солдатский паек принадлежит ей по праву.