Гексаграмма: Колодец времени
Шрифт:
– Тебе любопытно, не так ли? Задавай любые вопросы, если чего-то не понимаешь, – улыбнулась Ишка, заметив, как он разглядывает всё вокруг.
– Я вообще ничего не понимаю! – жалобно признался Ванни.
– Хорошо, тогда начнём с твоей комнаты. В каких тонах ты предпочитаешь? Зелёную? Фиолетовую? Может, синюю? – благожелательно предложила Ишка.
Ванни замялся, непроизвольно начиная теребить рукав.
– Красную. Это мой любимый цвет. Только не ярко-красную, а бледную, – неуверенно сказал он.
– Да, тебе подойдёт, – хмыкнула Ишка. – Иди за мной, – она приглашающе махнула рукой и пошла вперёд.
Комната была просторной, с двумя вместительными
– Если тебе здесь что-то не по вкусу, ты всегда можешь позвать слуг и распорядиться, чтобы они переделали. Не стесняйся, я хорошо им плачу именно за это, – объяснила Ишка.
Ванни понимал, что не воспользуется дарованной ему возможностью, потому что в глубине души ему казалось, что с ним самим нужно обращаться как с лакеем, он – безродный никто из провинции, и леди Ишка имела полное право поместить его в такую же каморку, в каких обычно, по его представлениям, должна проживать челядь. Ванни, правда, ничего не знал, кроме сказок да смутных слухов, что ходили в его родных краях о столичной знати. Он ощущал себя самозванцем, что забрался на чьё-то чужое место, и вот-вот его поймают, разоблачат и выставят на всеобщее обозрение как образец выдающегося позора и беспримерной наглости. И вполне заслуженно – чем он думал, соглашаясь на эту авантюру? Ванни поёжился, стараясь не выдать своей нервозности и напряжённости.
– Потом мы пойдём в лавку и подберём новую одежду, подходящую мальчику твоего возраста. А пока… Не знаю, как ты, а я проголодалась. Хочешь со мной? – Ишка всмотрелась в его худое лицо.
– Лично мне разрешите откланяться, – негромко сказал Старатос. – Неотложные дела ждут. Правда, я понимаю, что у вас может возникнуть потребность связаться со мной, поэтому разрешите преподнести вам небольшой подарок, леди Ишка.
Он снял со среднего пальца правой руки тяжёлое кольцо с печаткой и положил на стол с таким видом, будто выполнял казённую процедуру всего лишь потому, что так полагается. Ишка не хотела и думать, какая такая экстренная ситуация может потребовать его присутствие. Старатос был как тяжёлый таран или другое подобное оружие – инструмент, выручающий из безвыходного положения.
– Чётко назовите в него мои имя и фамилию, потом говорите. Я услышу – в любое время суток, – пояснил Старатос.
– Откуда мне знать, что ты не подслушаешь нас через этот милый маленький предмет? – хмыкнула Ишка.
– Если бы я собирался подслушивать – я бы сделал это менее очевидно, – почти обиделся Старатос – наверняка для того, чтобы свести всё в шутку. – Например, нанёс бы соответствующий символ в наименее заметном месте. В таком замке, как этот, возможностей полно. Хоть десяток или два – никаких проблем. Кроме того, я умею делать так, чтобы они были видимы лишь мне, хотя это и немного хлопотно. Но я в самом деле не хочу, чтобы с вами со всеми здесь произошло нечто плохое. Вы ведь прекрасно понимаете, что в наше время нигде нет никаких гарантий безопасности, и я стремлюсь хотя бы повысить её шансы. Не отвергайте это, пожалуйста, – тон Старатоса смягчился.
Ишка молча взяла кольцо и надела на средний палец правой руки. Она ожидала, что оно будет велико ей, но нет – украшение само изменилось и подстроилось под нужный размер. После долгого общения с Ричардом такие фокусы не впечатляли и не удивляли Ишку, но, тем не менее, она с уважением и одобрением взглянула на Старатоса.
– Ну, вот и хорошо, а теперь
Старатос с непринуждённым изяществом поклонился и вышел из комнаты. Ишка вздохнула – видимо, ей просто пора привыкнуть ему доверять. Предсказать, кто ударит в спину, а кто нет, всё равно невозможно. Она полагалась на Ричарда как на себя, а он скрывал такое. Да и тот парнишка, Вагрус, Ричард принял его как родного в свой дом, а Вагрус предал и продал их ради совершенно неясной цели. Может быть, ему даже к этому дню свернули шею, как поступают со всеми обманщиками и прохвостами… Старатос, очевидно, не худший вариант, как бы ни хотелось Ишке отрицать это. Душой ещё противилась, но уже поняла.
Глава 8
Свет в коридорах не горел, не было его и на узкой, предназначенной будто специально для того, чтобы свернуть на ней шею, лестнице. Камеры заключения выглядели мрачными молчаливыми склепами, вот-вот какой-нибудь мертвец, постанывая и шатаясь, вышагнет оттуда, протянет гниющие ладони. За холодными прутьями решёток бездонным провалом сияла тьма – если не знать, что камеры, по сути, довольно ограниченное пространство, так и подумаешь, что там пустота без конца и края. Место, не предназначенное для жизни, выпивающее её, словно она могла как-то заполнить его, исправить, согреть. Увы, но, казалось, всего света и тепла мира не хватило бы для этого. Королевские архитекторы были отнюдь не новичками, проектируя настолько изолированное от внешнего мира пространство. Даже воздух здесь казался ненастоящим, через него нельзя было воззвать к силам стихии. Та же разница, что между атмосферой в живом лесу – и в родовом склепе, переполненном мертвецами. Ледяные пальцы одиночества проникали в грудь, царапали сердце.
Ричард ничего не видел. Ему ничего и не было нужно. Он изолировал себя от мира по собственной воле и считал это насущной необходимостью, но теперь Ричарду всё отчётливее казалось, что он трусливо спрятался от последствий своих поступков и необходимости разбираться с ними. Он попросту переложил эту ношу на чужие плечи и упивался проявленной им честностью и самопожертвованием. Разве не стремился Ричард к тому, чтобы ему стало легче? Лицемерно полагая, будто наказание искупает вину, а не усердный труд на благо пострадавших из-за него людей? Все нуждались в нём, а он сидел здесь и тратил время. Ричард знал, что о его помиловании ходатайствовали, и не раз, но отвергал все их попытки. Он был слишком глубоко ранен, перестал верить в себя. Чем меньше он показывается на людях, чем меньше делает и говорит, чем меньше решений принимает – тем выше гарантия, что он не причинит никому вреда и не помешает. Ричард опустился до состояния, когда абсолютно любой поступок кажется неверным, глупым, лишним. Но вправе ли он позволять себе роскошь бездействия? Его товарищи отстраивают город, защищают обывателей, реформируют общество вместе с Его Величеством, а он прозябает в безвестности.
– Ну, как, не надоело ещё сидеть взаперти?
Беззлобно-ироничный баритон прорезал тишину тюремного каземата. Кто-то стоял в коридоре снаружи. Кто-то очень знакомый Ричарду. Кто-то, с кем он бы и дальше предпочёл не встречаться, хотя и не вина этого человека была в том, что Ричард очутился здесь. Если уж на то пошло, Ричард уже давно не считал, что он хоть чем-то лучше него, но от привычки избавиться не так легко.
– Извини, что не зашёл раньше. Я лишь вчера вернулся в Эсканолл, – продолжал мужчина.