Герои, почитание героев и героическое в истории
Шрифт:
Наша история начинается в октябре 1713 года, в старинном городке Лангре. Вообразите себе Лангр, расположенный на склоне горы, посреди римских развалин, вблизи источников Саоны и Марны, с его неуклюжими массивными домами и с 15 000 жителей, большей частью занимающихся производством ножей, и самую подвижную, светлую, ветреную и восприимчивую личность XVIII века, увидевшую только что свет. В этом французском Шеффилде отец Дидро был ножовщиком и мастером своего дела. Это был почтенный, достойный уважения человек, один из тех старинных ремесленников (в настоящее время, к сожалению, исчезнувших из мира и встречающихся только у идилликов да между шотландскими крестьянами), которые в школе практики не только развили руку, но также голову и сердце. Все испытанные на деле знание и добродетель этих людей заключаются в «труде», – это скромные, смелые и мудрые патриархи, хотя грубые, но чистые, неподдельные,
Дидро любил своего отца и весьма жалел, что портрет старика был снят в праздничном платье, а не в рабочем, обыденном костюме, «в кожаном переднике, с очками на носу, за работою перед точильным колесом», – как он привык жить и трудиться, честно занимая свое огромное место во вселенной. Старик был человек строгой справедливости и честности, отличался не только добродушием, но и острым умом, вследствие чего нередко выбирался посредником в возникавших распрях между соседями. При этом он был не чужд гуманности, помогал беднякам, так что целая толпа их со слезами провожала его до последнего жилища. Один из соседей утешал сироту-философа следующими словами: «Ах, мсье Дидро, вы способный и знаменитый человек, но вам никогда не сравняться с вашим отцом». И действительно, возникает вопрос: не представляется ли нам этот старик ножовщик самым достойным человеком из всех знаменитых лиц, выведенных в биографическом отделе этих двадцати шести томов. Нам по крайней мере ни одно выведенное лицо не представляет достоинств, которые бы не были извращены недостатками и пороками.
Мать его также была любящая и местная женщина, и Дидро имел полное право гордиться своим происхождением и не стеснялся вспоминать об этом в кругу королей и императриц.
Учителями его были иезуиты, в двенадцать лет его энциклопедическая голова уже подверглась «тонзуре»41. У него была замечательная способность усваивать себе предмет и отличная память, но при этом он был ветрен, склонен к проказам и нередко попадал в неприятные истории. Одно крупное событие в своей жизни он сам увековечил; дочь его рассказывает об этом в следующих словах:
«Он поссорился с одним из товарищей, и эта ссора была так серьезна, что ему под страхом наказания было запрещено являться в школу на публичный экзамен и раздачу наград. Мысль провести такой важный день дома и тем огорчить своих родителей была для него невыносима. Он отправился в училище, швейцар загородил ему вход, но он успел смешаться с другими лицами и кое-как пробраться вперед. Швейцар, имея в руках что-то вроде копья, бросается за ним и в происшедшей тут борьбе ранит его в бок. Но это не удерживает мальчика, он проталкивается в класс, садится на свое место и получает целую массу наград из письменного и из устного экзамена и за сочиненные стихи. По всему вероятию, он заслужил их, потому что наказание, которому он подвергся, не могло помешать школьному начальству отдать полную справедливость его успехам. Множество книг и венков были присуждены ему, так что, не имея возможности нести их в руках, он надел венки на шею и таким образом воротился домой. Мать его стояла в это время у дверей дома и видела, как он, окруженный товарищами, с грудой книг и венков шел через рынок. Нужно быть матерью, чтоб понять ее чувства при виде подобного торжества. Дома его ожидали новые похвалы. Но когда в следующее воскресенье он одевался, чтобы идти в церковь, то домашние заметили значительную рану на его теле, на которую он даже и не подумал жаловаться».
«Одна из лучших минут в моей жизни, – пишет сам Дидро, с небольшими вариациями, об этом событии, – случилась тридцать лет тому назад, но я помню ее так хорошо, как будто это было вчера. Как сейчас, вижу отца, поджидавшего меня на улице, когда я возвращался домой под бременем наградных книг и венков. Заметив меня еще издали, он бросил свою работу и вышел ко мне навстречу, обливаясь радостными слезами. Прекрасное зрелище – видеть слезы сурового и честного человека!»
Затем девица Дидро рассказывает нам, как увенчанный ученик, которому наконец надоели постоянные выговоры и наказания, однажды сказал своему отцу, что желает оставить школу. «Итак, тебе хочется быть лучше ножовщиком?» – спросил его старик. Вследствие утвердительного ответа ему дают кожаный передник, и он принимается вместе с отцом за работу – портит все, что ему попадается в руки: ножи, ножницы и пр. Работа эта продолжалась около пяти дней, – наконец он вдруг выходит из мастерской, отправляется в свою комнату, забирает книги и снова возвращается в школу, которой остается уже надолго верен.
Достопочтенным отцам показалось, что из Дени может выйти отличный иезуит, вследствие чего они старались окружать
«Иезуиты, – продолжает девица Дидро, – прибегали к самым соблазнительным средствам, именно прельщали юношу путешествием и свободой и успели уговорить его покинуть родину и уехать с иезуитом, к которому он сильно привязался. У Дени был друг, кузен одних с ним лет, и этому-то другу он доверил свою тайну, желая, чтоб и он сопутствовал ему. Но кузен, более прирученный и осторожный юноша, сообщил весь проект отцу, не забыв упомянуть о дне и часе отъезда. Мой дед ни одним словом, ни малейшим намеком не выдал себя, но вечером, уходя спать, запер только входную дверь и ключ положил в карман. Услыхав в полночь, что сын осторожно сходит с лестницы, он неожиданно явился перед ним и спросил: «Куда так поздно?» «В Париж, – отвечал молодой человек, – к иезуитам». «Но ночью этого нельзя сделать, – возразил старик, – пойдем лучше спать, а завтра я постараюсь исполнить твое желание».
На следующий день отец взял два места в почтовой карете, проводил сына в Париж, поместил его в коллеж д’Аркур и простился с ним. Но добрый старик слишком любил своего сына, чтоб покинуть его, не убедившись вполне, доволен ли юноша своим новым положением. Вследствие этого он остается еще две недели в Париже, чуть не умирает со скуки в гостинице и наконец отправляется в коллеж. Отца моего до такой степени тронула эта любовь и участие, что он, по его словам, был готов идти на край света, если б старик потребовал этого. «Мой друг, – сказал он ему, – я пришел узнать о твоем здоровье, доволен ли ты начальством и содержанием. Если тебе нехорошо здесь, если ты несчастен, то воротимся снова к твоей матери. Но если ты решился жить здесь, то мне остается только сказать тебе несколько слов, обнять и благословить тебя». Юноша уверил его, что он совершенно доволен и новое заведение ему весьма нравится. Мой дед простился с ним и зашел к директору узнать, доволен ли он своим воспитанником».
Получив благоприятный ответ, почтенный старик воротился домой. Дени виделся с ним редко, потому что никогда уже не жил с ним под одной кровлей, хотя в течение нескольких лет и до самой последней минуты поддерживал с ним сношения, навещал его и, по-видимому, пользовался его советами и помощью. И действительно, семейство Дидро было достойное семейство, наш философ горячо был привязан к нему, и эта привязанность составляла не последнюю его добродетель. Дени был старшим сыном в семействе и, при всех своих недостатках, пользовался большим расположением. Кроме него, был еще брат, сделавшийся впоследствии аббатом, и добрая остроумная сестра-девица, несколько раз пытавшаяся жить вместе с младшим братом, чтоб помогать его хозяйству, но все ее старания остались без успеха.
Так как аббат был человек строгих правил, а Дени тем, чем мы его знаем, то, естественно, они не могли поладить между собой, и все их надежды к сближению не осуществились. Аббат усердно изучал свой Служебник и нередко обращался к заблуждавшемуся философу с торжественными увещаниями, но тот, не обращая на них внимания, шел своей дорогой. Партия, державшая в семействе сторону Дени, вследствие этого не совсем хорошо отзывалась об аббате, но отзывы эти нельзя назвать основательными. Читать увещания, может быть, составляло его добродетель или по крайней мере призвание.