Героический эпос народов СССР. Том второй
Шрифт:
— Всерьез, Косе.
— Ну, коли всерьез, то повтори нам свой наказ. Плохо ли это будет или хорошо, но наставления твои мы исполним.
— Ну, хорошо, — ответил Гёроглы и обратился к джигитам с песней-наставлением:
"Дам я тебе один совет: Не покидай свою страну, Трусу и подлому рабу Ты помогать не торопись. Почетное место — против дверей Знать свое место должен джигит, Когда не приглашают тебя, Ты приходить не торопись. Любуйся наКончилась песня, и Косе сказал:
— Поехали обратно, джигиты, надо вернуться!
Побрел Гёроглы, бормоча про себя: "Друг одинокого — бог". Не доводилось перед тем ступать Гёроглы на сыру землю, разве что когда на коня садился. И теперь исстрадался он, идучи пешком. Ноги волдырями покрылись, по лбу пот струится. Какие запасы у пешего? Захотелось попить — да где чаю взять? Захотелось курить — где ж табак? Захотелось неше — да где взять его? Шел Гёроглы по безлюдной пустыне, теряя сознание, рассудок в нем чуть не помутился. Вдруг — откуда ни возьмись — белобородый старец.
— Эй, сын мой! Доброго пути тебе!
Знаете, небось, как рассерженный человек разговаривает.
— Ты, что ли, дед, в путь меня посылал, что теперь желаешь мне доброго пути?
— Хоть я и не посылал, а все ж поведай мне, куда путь держишь?
— Ты что — послом посылал меня куда-нибудь, что я должен тебе рассказывать?
— Не горячись, сын мой, оставь эту дурную привычку. Ты уходишь все дальше и дальше от своей страны, впереди нет людей, нет селений!
— Если покидаю я свою страну, то хватай меня здесь и взыскивай долг, коли я у тебя в долгу!
Сказал Гёроглы и оцепенел — исчез старец, пропал — будто и не было его совсем, только и сказал: "Да принесет тебе достаток твое ремесло!" Подошел он туда, где стоял старец, а там и следов никаких нет… Вспомнил он предания, что слышал когда-то, и понял, что был то Хызр, мир ему.
— О, аллах, до чего же я невезучий! Мне бы подойти к нему, получить благословение. Э, была не была — попробую позвать моего покровителя, Льва божьего, — решил Гёроглы и запел:
"Все в руках рока, всемогущей судьбы, Приди на помощь, Али, Шахимердан! Я один, далеко моя страна, Приди на помощь, Али, Шахимердан! Сколько дней я иду этим путем, Сколько я вынес страданий и невзгод, Не дай умереть мне — джигиту без коня, Приди на помощь, Али, Шахимердан! Карает жестоко джигита злая судьба, Отдыха нет от мучений и тоски, Нет конца пескам беспредельных пустынь, Приди на помощь, Али, Шахимердан! Абубекр праведный, сто двадцать четыре ТысячиДопел Гёроглы, да где там — нет Али, нет никого. Пошел он дальше и немало прошел. Поднялся на холм и увидел столько овец, белых и черных, что в глазах зарябило.
"Боже, какое счастье, если только это не сон", — подумал Гёроглы и подошел поближе. А это были его овцы, его пастухи.
— Что за путник? — дивились пастухи, подходя к нему. Смотрят — да это же их господин Гёроглы. На голове драная шапка, на плечах лохмотья, в руках палка, под мышкой "тыква несчастья", — каландар, да и только.
— Что это ты задумал, ага? Не жадность ли тебя одолела? Не нищенствовать ли ты отправился? Иль мало тебе твоих богатств — вон сколько скота пасется в степи!
— Нет, чабаны, не нищенствовать я пошел. Старуха из Нишапура увела Гыр-ата. Вот и иду я за ним, одевшись каландаром.
Подошел один из пастухов.
— Слыхал я, что и большой человек теряет разум. Выходит, правда это.
— О чем это ты? — не понял Гёроглы.
— Все говорят, что ты просто растерялся, ага. Ведь не на простого коня старуха села — на Гыр-ата, прозванного Меджнун-Дэли, а старухе-то сто восемьдесят лет, и сама она вся с кулак. Да при переходе первой же горы конь заиграет и сбросит ее и к вечеру прискачет к нам. Не ходи, ага, не мучайся понапрасну, оставайся здесь переночевать.
Это глупость, понятно, была. Но Гёроглы поверил пастуху.
— Ну, что ж, пожалуй, останусь, — ответил он, решив заночевать у пастухов.
А чабанам того и надо — начали они ловить, резать и свежевать его же баранов, принялись готовить яхна, тамдырлама, ишлеме, гомме… А когда занялся следующий день, Гёроглы спросил:
— Ну, чабаны, прискакал Гыр-ат?
— О ага, да откуда ему знать, что ты здесь! Если он, играя, сбросил старуху, то небось пасется где-нибудь в горах. Поднимись на гору, покличь своего Гыр-ата, песню спой ему — он услышит твой голос и, глядишь, прискачет.
— Ну, что ж, спою, пожалуй, — решил доверчивый Гёроглы и стал взбираться на гору.
А пастухи у него за спиной перешептывались:
— Ловко мы провели его! Не можем мы к мейхане твоей прийти, приветствовать тебя, так хоть здесь, в горах, пение твое послушаем, с нас и этого будет довольно…
А Гёроглы взобрался на гору и запел, призывая Гыр-ата:
"Мать твоя из авутов, отец твой род ведет От белых, могучих птиц. Любой джигит Забудет богатство и разум ради тебя, Взращенный мной в Чандыбиле, Гыр-ат, приди! Высок твой круп, суха твоя голова, С четвертого года на пятый — жизнь твоя, В день жестокого боя — товарищ мой, Взращенный мной в Чандыбиле, Гыр-ат, приди! Весна цвела, когда уходил Гыр-ат. Очи твои в слезах, копыта в пыли, Подлая дочь Хирсы увела тебя, Взращенный мной в Чандыбиле, Гыр-ат, приди! Счастьем было бы сесть на тебя верхом, Старуха злобная выкрала тебя, Друг твой, Гёроглы, страдает из-за тебя, Взращенный мной в Чандыбиле, Гыр-ат, приди!"Ну, да где там — не прискакал Гыр-ат!
— Эх, чтоб тебе пропасть, из-за тебя я целый день потерял, — сказал Гёроглы и, поспешно спустившись с горы, пошел своей дорогой. Шел он, шел и дошел до реки Араз. Посмотрел — течение бурное.
— О боже, покровитель мой, как тут быть? На Гыр-ате реку перемахнуть ничего не стоило. А теперь, видно, надо броду искать.
Подошел он к берегу и увидел следы Гыр-ата. Пригляделся и понял, как было дело: сев на коня, старуха хлестнула его плетью, и конь перескочил реку, да на пятнадцать гезов дальше от берега на землю опустился.