Глубынь-городок. Заноза
Шрифт:
шагнул за окно. Это длилось долго, очень долго. Римма, замерев, ждала вопля снизу, куда с трехэтажной высоты
на мощеный двор рухнет Володькино тело. Тело неуклюжее и подвижное, с выступающими позвонками на шее.
Едва его бледная, торжествующая мордочка показалась в раме, Римма встала и вышла из класса. Она долго
плакала от волнения под лестницей. С этого дня она все ждала, что Володька подойдет и заговорит. Но он не
заговаривал. Он стал спокойнее и веселее. Зато Римма сделалась слишком задумчивой. Теперь на уроках она
искоса подолгу смотрела на Барабанова: как он наклоняет и вскидывает голову, как золотится на свету его чуб.
Она думала о нем так много, что, если бы он без всякого предупреждения пришел к ней домой, даже ночью, она
бы не удивилась. Но он не приходил.
К школьному маскараду мама сшила Римме платье червонной дамы. Володька бегал в обычном костюме,
но под маской рогатого чертика. Он часто сдвигал маску и обтирал лицо: было душно. И опять не случилось
никакого чуда для Риммы. Она только приметила, что возле Володьки вертится чернявая пятиклассница, с нею
он говорил дольше всех. А после двенадцати они вместе ушли домой.
Римма понимала, что пятиклашка не соперница ей, но все-таки она не могла больше медлить. В
воскресенье, когда, как она узнала, детский дом отправится в лес на лыжную вылазку, она заранее прибыла на
их маршрут и, выбрав укромное местечко, принялась ждать.
Под реденьким снежком деревья стояли совершенно белыми. Это были купы лесных берез, не
исцарапанных, не подточенных снизу, как червивые грибы, а молочных от самых корней до верхушек,
выраставших прямо из снега, как его продолжение.
Римма казалась сама себе Красной шапочкой, заблудившейся в лесу.
Очень не скоро, так что она успела заледенеть, вдали пробежали первые лыжники. Она хотела подойти
поближе, чтобы не пропустить Барабанова, но ноги у нее почти не двигались. Тогда она испугалась по-
настоящему. Снегопад незаметно кончился, снег стал сухой, жесткий и под лыжами издавал тот же звук, что и
резец по стеклу.
— Володька! — закричала она не своим голосом. — Барабанов! Барабанов!
Повертев головой, он увидел полузасыпанную фигурку, сидевшую на снегу. Римма не могла ничего
объяснить, она только тряслась и всхлипывала. Начинало смеркаться. Володька долго вел ее по дороге, пока их
не подобрала попутная машина, и в городе он с рук на руки сдал стучащую зубами дочку испуганной матери.
Он так и не узнал, почему она очутилась в лесу, но радовался, что ссора кончилась сама собой. После болезни
Римма вернулась в класс радостная, повзрослевшая, еще больше отличаясь от всех других девочек. Теперь они с
Володькой ходили вместе в кино и, не скрываясь, разговаривали все перемены. Во время экзаменов они поехали
за город искать зимние березки. Им понравилось бывать здесь.
Слова, которыми Володька когда-то оскорбил Римму, шипом засели у обоих в памяти, но они никогда не
возвращались к этому и добросовестно зубрили свои учебники.
А вокруг них повсюду росли на высоких ножках весенние цветы — баранчики, у которых так сладок
стебель, особенно там, где он потоньше, у самого венчика со множеством мелких бледно-желтых чашечек.
Однажды, за обычным теперь для них разговором полунамеками, они зазевались, и посыпался дождь
сквозь солнце, как слезы на улыбающемся лице. Они влезли, пригибаясь, под старую ель, широкую, как шатер.
Со всех сторон висели опущенные ветви с острыми иглами. Казалось, это струились вперемешку две нити:
пасмурная нить воды и серо-зеленая нить хвоинок. Трава шуршала дождем, он был теплый и незатяжной.
Они сами не понимали, почему земля оказалась такой скользкой у них под ногами, что они упали на нее,
задохнувшись, как после долгого бега, толкая друг друга локтями и коленками; почему сумрака старой ели было
все-таки недостаточно, и они зажмурились, пока руки их касались друг друга; почему в этих страстных
неумелых движениях было все-таки больше слабости, чем силы, и Римма смогла закричать, опомнившись:
“Нет! Пусти!”
Володька, разжав руки, сидел взъерошенный, как воробей, сердце его утихало рывками.
— Я все равно женюсь на тебе. Увидишь.
Римма ничего не ответила. Они молча вышли на солнечный свет.
Началась вторая полоса их отчужденности. Но скоро подошли каникулы, а потом, после лета, Римма
больше не вернулась в девятый класс: она уехала с родителями в другой город и постепенно изгладилась из
Володькиной памяти.
Уже в армии Володька вспомнил, что Тамара выросла; он просил ее карточек, беспокоился о том, как она
живет.
В глубине души он считал теперь ее своей невестой. Она не окончила школы и доучивалась в вечерней.
Еще год пробыла в детском доме уже старшей вожатой, за что ей платили небольшое жалованье. Потом поехала
с комсомольской путевкой на стройку в соседнюю, задетую войной область, и там с ней произошел случай, о
котором стоит рассказать.
На стройке Тамара очень скоро стала заметной: она сочиняла хлесткие стишки и выпускала
комсомольские “молнии”. Однажды она написала в областную газету злое письмо о парне, обманывавшем
девушек. Ей грозили его местью. Но письмо было все-таки напечатано под рубрикой “Фельетон”. Имя и
фамилия автора стояли полностью. В тот же день Тамара получила по местной почте конверт с вырезкой из