Гнёт ее заботы

Пауэрс Тим

Голос Китса становился все более и более напряженным и теперь сменился надсадным кашлем, что скопился у него внутри. Он упал обратно в кровать и затрясся, пока ужасный кашель рвался из его груди и окрашивал губы алой кровью.

Кроуфорд присел возле него на колени и взял его худое запястье. Любой обыкновенный доктор затачивал бы уже ланцет и посылал за тряпкой, лоханью, подушками для опоры и губкой смоченной в уксусе, но где-то по дороге из Англии в сегодня Кроуфорд растерял свою веру в флеботомию - кровопускание теперь казалось ему почему-то немыслимым насилием над пациентом, и он сомневался, что когда-нибудь еще его сделает.

Пульс Китса был четким, что было нехарактерным при чахотке - но Кроуфорд и без этого знал, что это была не чахотка. Камфора, селитра, белая белена - сейчас он не прописал бы ничего из этого.

Китс начал затихать, дыхание стало более глубоким, но он, казалось, был без сознания.

– У него бред, доктор?
– спросил Северн, и, когда Кроуфорд взглянул на него, он впервые заметил, каким измученным был друг Китса.

– Как раз так любой доктор вам и скажет. Кроуфорд выпрямился.
– Сколько вы уже приглядываете за ним?

– С сентября - пять месяцев. Мы вместе приплыли из Англии.

Кроуфорд направился в первую комнату.
– Как долго вы двое пробыли здесь в Риме?

– С ноября, мы причалили в Неаполе в день рождения Китса, Хэллоуин.

– Путешествие из Англии заняло больше месяца?

– Да. Северн рухнул в кресло и потер глаза.
– Погода была плохой, когда мы отчалили, и целых две недели нас мотало туда-сюда, мы просто плавали туда и обратно вдоль южного побережья Англии, ожидая, когда погода наладится; в конце концов, мы отправились через Ла-Манш, но путешествие было просто ужасным, а когда мы, наконец, достигли Неаполя, нас продержали десять дней в карантине на борту корабля.

– Почему?

– Нам сказали, что в Лондоне была эпидемия тифа.

– Ха. Кроуфорд, которые работал в одной из крупнейших Римских больниц и которого часто звали, когда требовался говорящий по-английски человек, не слышал ни о какой эпидемии.
– Хэллоуин - его день рождения, - задумчиво сказал он, припоминая, что говорил ему четыре года назад Китс.

Должно быть, вот почему лечение, на котором настаивал фон Аргау, было противоположным тому, что он обычно поручал Кроуфорду проводить в этих случаях псевдо-чахотки. Обычно пациентов следовало защитить с помощью чеснока, святой воды и закрытых окон, чтобы источник их истощения не мог до них добраться. Но Китс в силу своего рождения был приемным сыном семейства нефелимов. Онбыл другим - и лишь повторное принятие яда могло сейчас сохранить емужизнь.

«И, - подумал он, - Китс без сомнений это знает - почему же он намеренно держит… ее… снаружи»?

Стоило только возникнуть этому слову ее, как он заметил заглавие книги, лежащей на столе - Ламия, Изабелла, Канун святой Агнессы и другие поэмы… Джона Китса. Он поднял книгу.

– Вторая книга поэм Китса, - сказал Северн.

Вес флакона в кармане напомнил Кроуфорду, что он должен дождаться сиделку, и в любом случае, до наступления темноты к Китсу не могли быть применены никакие серьезные лечебные меры, так что он внимательно посмотрел на Северна.
– Я бы хотел остаться и поговорить с сиделкой, о которой вы упомянули. Не возражаете, если я скоротаю время за книгой?

Северн махнул рукой.
– Конечно. Хотите, я заварю вам чаю?

Кроуфорд вытащил фляжку и отвинтил крышку, не обращая внимания на возмущенный взгляд Северна.
– Спасибо. Пожалуй, можно одну чашку.

Ламиябыла эпической поэмой, повествующей о Коринфском юноше, который обвенчался с существом, что иногда было женщиной, а иногда становилось крылатым, словно украшенным драгоценными каменьями змеем, и как юноша умер после того, как его друг ее прогнал. Изабелла рассказывала историю знатной девушки, чьи братья убили ее низкородного любовника, голову которого она позже выкопала и посадила в горшок с базиликом, и впоследствии поливала своими слезами. Кроуфорд спросил себя, не были ли эти две поэмы на самом деле одной и той же историей - историей женщины сочетающейся браком, не подобающим ее положению, и этим непреднамеренно вызывающей гибель мужчины, которого она искренне любит.

Наконец в коридоре раздались приближающие шаги, и Северн, отложив журнал, который он читал, поднялся на ноги.
– Это должно быть Джулия, наша сиделка, - сказал он.

Кроуфорд тоже поднялся, все еще держа книгу Китса - но выронил ее, когда Северн открыл дверь, и сиделка вошла в комнату.

На какой-то миг он был уверен, что это и впрямь Джулия, егоДжулия, его вторая жена, что столь ужасно погибла в гостинице в Гастингсе. Затем он заметил, что форма ее челюсти была слегка неправильной, а лоб был слишком высоким, и кашлянул, пытаясь скрыть замешательство.

Но, когда она взглянула на него, он увидел, что один ее глаз смотрит неправильно и немного отличается по цвету от второго, и волосы зашевелились на его голове, когда он понял, кто это был.

– Джулия, - представил его Северн, - это доктор Айкмэн. Больница через реку прислала его - бесплатно! - осмотреть Джона.

Джозефина кивнула Кроуфорду, очевидно его не узнавая, и это напомнило ему о том, как сильно он постарел с тех пор, как она видела его в последний раз.
– Доктор Кларк согласился привлечь вас как консультанта?

Кроуфорд гадал, могло ли в том, что привело ее сюда, быть что-то кроме немыслимого, ужасающего стечения обстоятельств, и поэтому пропустил ее вопрос и был вынужден попросить ее повторить. Она сделала это, и он устало покачал головой и потянулся к лежащей на столе фляжке.

– Нет, - ответил он, поднося фляжку ко рту.
– Прошу прощения, - сказал он мгновение спустя, опуская фляжку и вытирая рот свободной рукой.
– Нет, но я могу показать вам мои медицинские разрешения и рекомендации, которые, я гарантирую, превосходят все, чем может похвастаться Кларк - ия могу гарантировать выздоровление мистера Китса.

Джозефину его слова, казалось, не убедили.
– А что обо всем этом думает мистер Китс?

– Джон отказывается от его помощи, - вставил Северн, очевидно снова задетый неподобающим поведением Кроуфорда.
– Айкмэн хочет, чтобы Джон спал с открытым окном и… ох, еще он хочет, чтобы вы отмыли там подоконник.

По тону, которым он это сказал, было ясно, он ожидает, что сиделку оскорбит, что ее держат за прислугу, но вместо гнева в ее глазах мелькнула тревога.