Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
– Что же ты наделала …
И я оборачиваюсь к Турнирной таблице. Гром повторяется. Это и в правду не Пит. Это не любой другой из обреченной двадцатки оставшихся трибутов. Это даже не Джо или Бити. Это не Хеймитч. Не Эффи. Не Тагетис или Хорн.
Новый трибут Семьдесят Шестых Голодных Игр – Китнисс Эвердин, девушка, что сделана из огня.
Горло сдавливает победный крик. На часах по-прежнему полдень.
КОНЕЦ ПЕРВОГО РАЗДЕЛА.
========== Часть IV: ВОССТАВШИЙ. Глава 29:”Ненавижу”. ==========
Дорогие Читатели, эту главу я хочу разделить на две
РАЗДЕЛ ІІ.
Пит
Тьма. Словно кокон, окутавший меня. Я слышу слабые голоса, которые зовут меня наружу, но поддаться им я не в силах. Только тьма. Только пустошь. Только бесконечное черное зарево, которое кружит надо мной. Боли больше нет – прежде я ощущал ее каждой частицей своего тела, но теперь… Что-то изменилось с последней инъекцией черноглазого санитара. Помню лишь сизый дым, что по вентиляционной трубе проник в палату, пока я приходил в себя на промерзлом полу казематов.
Шум. Выстрелы, чьи-то крики. В соседнем отсеке слышу гортанный вой Энни. Ее образ – остриженной, несчастной, полуживой – застает меня врасплох. Я чувствую, как внутри обрывается что-то живое, что-то настоящее, будто последняя капля терпения разбивается оземь. С криком Энни Кресты я вновь вспоминаю арену.
На жуткие недели назад. Как нашел эту диковинную птицу. Как старался отделить правду ото лжи и как терял тонкую нить реальности. Как боль пригвоздила меня полуживого к земле, будто стараясь уберечь своими объятиями от ненасытного врага.
Протез едва шевелится, вторая нога отказала полностью. Даже воздух вместо животворительного чувства, заставляет задыхаться между вздохами. Я должен помнить, что мне еще есть ради чего жить – но я не помню. Только озноб. Только холод и тьма.
Я боюсь, что эти выстрелы – последнее, что видела Энни Креста – полуживая, сумасшедшая девушка с шоколадными волосами и глазами цвета далекого моря…
Шаги. Визг металла. Чьи-то сильные руки.
– Пит!
Знакомый голос, будто гонг, что разразился очередным ударом.
– Хватай его, Хоторн! У нас слишком мало времени!
Откликается кто-то за стенами казематов.
Меня взваливают на плечи. Слишком явно противник – или друг – испытывает ко мне чувство отвращения. Он бередит каждую рану, перелом, каждую незажившую часть кожи на моем теле. Боль вновь возвращается ко мне, но кажется я слишком привык к ней и одолеть меня, как прежде, ей уже не удастся. Это всего лишь судорожные спазмы моих мышц.
– Надеюсь, когда-нибудь, Мелларк, ты скажешь мне за это спасибо…
Очередной поворот. Враг – или друг – несется очертя голову. Спускаясь по лестнице, он не забывает встряхнуть меня, да так, что я слышу собственный хруст костей. Но я знаю, что это возвращение.
Мое возвращение домой.
***
– Пит, скажи, – говорит медсестра, доставая мой бланк лечения, – они вводили тебе какие-либо инъекции? Прививки? Антибиотики?
Я неуверенно оглядываю белую, будто морг, комнату. Белый цвет напоминает
Вокруг меня целая орава снежно-белых халатов. И снова всё внимание приковано лишь ко мне одному. Порыв ярости вышибает вопрос медсестры из головы. Я помню, что должен жить. Жить ради одной только мести.
– Антибиотики? – насмешливо спрашиваю я, – После того, как они снова и снова ломали мне кости? После того, как раз за разом восстанавливали тряпичное тело, чтобы вмешаться в мое сознание? Нет, ни антибиотиков, ни прививок заботливые доктора Капитолия мне не предоставляли.
– Мы обнаружили в твоей крови слишком большее количество яда, Пит, – подхватывает высокий, статный врач, с красно-алым бейджем, – И ввести его можно лишь внутривенно. Вспомни, был ли такой период…
Я не слышу их. В ушах начинает гудеть. Я помню мерцающий экран. Чьи-то руки, раскрывающие мои веки. До боли сжатые кулаки, что царапают обшивку железного кресла. И только ярость. Ненависть. Боль. А затем укол. И вновь темнота. Рычание прерывает дискуссию врачевателей, и все они обращают свои удивленные взгляды ко мне.
Но меня уже нет рядом с ними.
…Экран показывает яркие картинки прежней Арены, и если честно, я не понимаю, зачем они привели меня сюда после того, как железный прут надсмотрщика прошелся по моему хребту. Кажется, ужасней этой пытки может быть только сама смерть. Как жаль, что я ошибся.
Яркий свет, наполнявший комнату, после темноты казематов, заставляет жмуриться и ощущать головную боль. Сомневаюсь, конечно, что в этом вина одного только света.
Человек в белом халате указывает на кресло посреди комнаты. На его лице слабая ухмылка, а в глазах садистский, врачебный интерес. Я надеюсь, что это будет новое сшивание тканей бурой кожи, но сомневаюсь, что подобную операцию можно проводить в стоматологическом кресле. Что ж, возможно, на это раз Сноу превзошел все мои ожидания и это вскрытие кожи без анестезии. Руки холодеют от ужаса и спина, вместе с остальными отбитыми органами, откликается невыносимой, предвкушающей болью.
– Мистер Мелларк, прошу, не задерживайтесь, – хмуро просит врач.
Провожающий – груда мышц, в два-три раза выше меня самого – впивается в плечо мертвой хваткой, оттаскивая меня к кресло. Прежде, чем я успеваю возразить, на руках смыкаются железные оковы.
– Зачем это? – как можно более спокойно спрашиваю я.
– Это всего лишь мера предосторожности, мистер Мелларк. Поверьте, никто из нас не желает вам зла. Мы надеемся, что вы не считаете нас врагами, мы лишь пытаемся донести до вас одну простую мысль – вы запутались, Пит. Вы не видите правды, или просто не хотите видеть ее.