Гомицидомания
Шрифт:
Она пыталась выплюнуть кровь из двух синих вен под языком, но та активно текла в горло и мешала вдохнуть. Стоило подержать ее на спине, и она захлебнулась бы. Какой кошмар, — умереть от откушенного языка. Я пожевал его недолго и выплюнул: в сыроедение подаваться не хотел. Пока.
Мне нравилось ее лицо. Не внешность, а страх за свою жизнь, никому не нужную в итоге, метания глаз в поиске помощи. Но как слаб человек, когда нет возможности говорить.
Я вбивал ее тело в пол, член утыкался в матку и стремился вытолкнуть ее дальше. Частые шлепки наших тел и ее качающаяся грудь с розовыми ареолами; пахло сексом.
Стало
Я кончил, и именно до и для этого фееричного момента жила эта девочка. Вся ее жизнь только чтобы я брызнул спермой. Вот он, путь шлюхи. Но не каждой. Какие-то будут счастливы, что на них не позарился я.
От невозможности убить всех я злился и впадал в «истерию». В мире один миллиард и триста миллионов людей*; я знал, что не мог уничтожить всех. И оттого чувствовал отчаяние. Эту шлюху я использовал как подушку для иголок, истыкав ножом. Пока она была жива я резал ей анус и кровоточащее влагалище, попал в кость и перерубил надвое клитор. Я хотел прорезать ей единое отверстие для одновременного мочеиспускания и дефекации, без просака.
Она отключилась от болевого шока, и тогда я пошёл искать бензин или масло в стеллажах. Ничего такого не обнаружилось, и потому я решил устроить пожар через проводку и электричество. Облил колой торчащие провода и розетки — закоротило. Начало дымить, а скоро показался и огонь, пожравший первым труп хряка. Он пах удивительно вкусно. А путану с изрезанными задницей и вагиной я ботинком подтолкнул к пламени, чтобы загорелись волосы и сплавились глаза. На случай, если выживет, пришлось отрезать ей кисти. И стопы: где-то слышал, что некоторые умудрялись ими писать и рисовать. Ни написать, ни сказать она обо мне более не сумеет.
Я забрал за хорошую работу деньги и ушёл, смешавшись с толпой. По дороге домой насчитал около пятиста долларов*. Улов меня устроил, я обрадовался. Обратно к Миле добрался на такси, никого не убив, лишь вырубив и забрав наличность недалеко от вывески «Ремонт часов» Ричарда Кинга. Водителя кинул в канаву, наполненную водой, так что умер он сам.
От запачканных брюк пришлось избавиться: я сжёг их за жилым домом и к Миле вернулся в трусах. Повесил куртку на крючок в прихожей, снял берцы и худи, чтобы после залезть под нагретое Милой одеяло и обнять ее со спины.
Во сне она дергалась, царапалась и сжималась телом в дугу, а я старался крепче держать ее. Но когда она начала грызть себе запястье, и я почувствовал кровь на своих пальцах, пришлось посадить ее посреди постели и тряхнуть. Она открыла глаза и затравленно оглянулась по сторонам, хватаясь за меня, как за единственное спасение; как за камень, когда течение реки старалось утопить. В темноте, при стуке капель об окно, я заметил кровь на ее губах и щеках.
— Ян… Э-это ты? — тихо спросила она, водя ледяными ладонями по моим скулам. По коже скатилась капля крови: Мила прогрызла очень глубоко.
— Зачем ты это делаешь? — шепотом выругался я. Пришлось
— Не знаю. — Она шмыгнула носом, видимо, ещё и плакала. Невинно вытерла слезу, изучая повязку круглыми глазами.
Кровь на губах. Блестела. Я поцеловал ее. Избитую жизнью, маленькую, незащищенную.
* Двести тысяч долларов ~8 миллионов рублей, полмиллиона долларов ~21 миллион рублей на 2011 год.
* Телевизор
* Персонаж из фильмов «Пила», человек, устраивающий головоломки, часто — смертельные.
* В данном контексте имеется в виду значение слова «стерва» как «дохлятина».
* Население по данным за 2012 год.
* Около ~60.000 рублей.
Глава 12. Урод
Мам, пап, не ругайтесь!
Пошла вон отсюда!
Глава двенадцатая.
— ДАМЬЯН—
Я так и не сумел уснуть — проклятая бессонница заставляла каждый раз открывать глаза и смотреть в потолок, пока Мила сопела мне в щеку. Она спала со мной в одной лишь футболке, закинув обнажённую ногу на живот. У неё и правда руки и ноги были ледяные даже когда жарко. Я пытался их согреть, но тщетно.
Когда по ту сторону окна запели птицы, я встал и оделся. Зайдя в кухню, достал ванильные сигариллы и открыл окно, чтобы покурить. Почему все покупали это ароматизированное дерьмо? Хочу обычный табак без ванили и прочего навоза с щепками. Не докурил — выбросил в окно.
В ванной я подумал, что не лишним было бы смыть с себя грязь. Уже намылив тело гелем, я почему-то устал и осел на пол душевой кабины, на спину пролилась холодная вода, как ручьи по скалам. Не помню, о чём я тогда думал, но тело явно держалось на последних процентах заряда. Сколько дней я не спал? Четыре? Кажется, я тогда отключился на неизвестное количество времени.
Очнулся в том же жалком положении: сжавшимся в комок, как бедный ребёнок, закрывающийся от мира вокруг. Холодно, по спине бороздила неуловимая когорта мурашек, совсем, как ток. Наверное, такое состояние души и разума зовут «мне плохо»? Я жил с этим от рождения, уже мутировавший, приспособившийся, закалённый — так, что не замечал.
Меня не беспокоило, что это тело было изможденное; абсолютно плевать, если его собьёт машина, если пристрелят. Ему больно, холодно, голодно, но это лишь сосуд для больного меня. Я ненавидел это тело, ведь оно чувствовало каждый удар по спине, оно подводило, теряя равновесие в неподходящий момент. Это тело. Моё тело. Я хотел уничтожить его, как оно уничтожало меня. А кто тогда я? Где находится центр меня? Тело сгниёт под чернозёмом, но где буду я? Мысли, чувства, воспоминания? Смерть тела и есть конечный путь?
Я осмотрел руки: когда-то я пытался умереть. В шестнадцатый день рождения, когда вместо подарка и объятий мать пыталась напоить меня отбеливателем. Тогда я в последний раз рыдал в подушку, а после схватил канцелярский нож и испластал руку в мясо. Я бы умер тогда, если бы Яна Милетич через окно не увидела, как я подыхаю в луже своей крови. Она вызвала медиков и меня залатали, а один из тех врачей обнял меня и так искренне попросил не делать себе больно и никому не позволять делать того же. Он тоже был молод, и я благодарен ему за доброе сердце. Ведь именно после его слов я убил мать.