Григорий Шелихов
Шрифт:
– Тронем, что ли? - обратился он к Кучу, выбрав один из дней
затишья и сравнительно полегчавшего мороза.
– Я всегда с тобою, - не мигнув глазом, отозвался Куч.
Шелихов будто угадал погоду: несколько дней двигались споро и без
затруднений. Собак кормили до отвала. На ночь укладывались в меховых
мешках, среди верных псов, там, где можно было укрыться от ветра.
Под Тауйской губой решили не идти в объезд по берегу, а чтобы
выиграть время
собак и перетаскивая нарты и вьюки с грузом на собственных плечах,
перебрались через сгрудившиеся на всем пространстве створа ледяные
торосы, миновали мыс Дуга и вышли, наконец, к берегу, под горами Ушки.
– Отсюда до Охотского рукой подать, - радовался Шелихов, - верст
триста осталось, никак не боле... Семь-восемь дней пути, и у Натальи
Алексеевны пироги едим, Кученька.
– Едим... едим! - соглашался Куч, хотя и не представлял себе
обещанного Шелиховым лакомого блюда.
Но тут, как бывает обычно с людьми, преодолевшими множество
предусмотренных препятствий и опасностей, неожиданный случай едва не
превратил триумфальное возвращение морехода домой в похоронное.
В снежных складках предгорий Ушек, сбегавших до самого моря, даже
орлиное зрение Куча не заметило человека, который скрывался в них и с
острым любопытством следил за нартами путешественников. Когда Шелихов
свернул нарты в сторону, где таился человек, тот еще искусней укрылся
в снегу, но собаки встревожились и стали принюхиваться к чужому
запаху.
Куч, по обыкновению своему всегда идти прямо навстречу опасности,
с открытым лицом, соскочил с нарт и провел их вперед, обойдя стороной
остальные нарты и бежавшего вровень с ними Шелихова. Все внимание
каюров в этот момент было обращено на то, чтобы не допустить при
обгоне свалки собак.
– Ох, угодил, собачий сын! - услыхал позади себя Куч вскрик
Шелихова.
Куч обернулся и увидел хозяина бегущим вприпрыжку. Изо всех сил
он пытался остановить собак своей нарты. Куч заметил воткнувшуюся в
бедро Шелихова какую-то длинную черную палку. Свисая, она волочилась и
даже сбивала с ног Шелихова. В то же время взгляд Куча успел уловить
чью-то тень. Тень мелькнула и скрылась за только что пройденным
снежным наметом. "Копье!" - молнией пронеслась в голове индейца
мысль...
– Хой! Стой! - воткнул Куч с такой невероятной силой свой шест
обугленным концом в снег, что свалил с ног всю упряжку и без оглядки
на собак кинулся к подозрительному намету.
Из-за снежного увала грянул выстрел. На голове Куча был лисий
колпак.
сбил с ног выскочившего к нему с ножом в руках рослого желтолицего
человека с расшитым голубой татуировкой лицом.
Несколько минут спустя Куч бросил перед Шелиховым нападающего, со
сломанной рукой, и подобранное в снегу старинное казачье кремневое
ружье.
– Вытащи... ратицу вытащи... мне несподручно... потом спросим,
что за человек и зачем... убить хотел, - сквозь зубы ронял слова
Шелихов, сильно страдая от раневой боли. - Ламут! - кивнул он на
лежащего в снегу человека.
Нападающий, видимо, был очень силен. Копье, брошенное в спину
Шелихова из-за снежного увала на расстоянии в тридцать сажен, уже на
излете попало в бедро и, пробив меховую одежду, глубоко впилось в
мякоть.
Закусив губу, Шелихов терпеливо ждал, пока Куч вытащит
зазубренный наконечник копья, сделанный из рыбьей кости. Куч несколько
раз повернул наконечник в разные стороны и вытащил. Потом по указанию
Шелихова залил рану спиртом и присыпал порохом. Лежа в снегу, пленник
молча и даже с интересом глядел на происходившую операцию. Свою судьбу
он считал, по-видимому, решенной: смерть!
– Зачем убить хотел? - спросил Шелихов, подкрепившись после
окончания операции глотком спирта.
– Что худого мы тебе сделали?
– Собак взяли, рыбу взяли, жену взяли, - неохотно ответил ламут.
– Мы? Что ты на нас клепаешь, собачий сын!", Кто взял?
– Казак Алешка...
Шелихов знал, как часто насильничают казаки и служилые сибирские
люди над беззащитным населением Охотского прибрежья, и понял, что он
стал случайной жертвой мести доведенного до отчаяния ламута. Мысли
Шелихова невольно перенеслись к Америке, Там он с неумолимой
строгостью наказывал такие покушения диких на русских, а кто знает, не
были ли они доведены до отчаяния буйными "алешками" из его собственной
ватаги. Припомнил и задумался...
– Зарезать? - вынул Куч сверкающий нож, по-своему поняв
задумчивость и строгое лицо хозяина.
– Нет, отпусти дурака... Ратицей кидаться не будет: руку ты ему
сломал, а ружье, от греха подальше, заберем...
Куч заботливо уложил морехода на нарты и, каюря за двоих, снялся
с места, не задумываясь над дальностью и трудностью пути до неведомого
Охотска.
Зимние муссоны над Охотским морем, неумолимо врывающиеся на
побережье с холодного Верхоянского нагорья, проносясь многодневными