Григорий Шелихов
Шрифт:
убедительным.
Но мореходы согласились и решили стать на рейде в четырех-пяти
верстах от берега, спустить на берег Григория Ивановича с женой, а
также самых слабых из команды и пассажиров "Трех святителей". А
вернется Григорий Иванович, сняться завтра же с якоря и идти на
Петропавловск.
Доставив жену в безлюдный дом, стоявший с заколоченными дверями и
окнами, Шелихов нашел в городе Кузьминиху и предложил ей переселиться
в
мореход вернулся не с пустыми руками, и выговорила за помощь в родах
Наталье Алексеевне двадцать бобров.
К вечеру, поцеловав в последний раз жену и всячески избегая
встречи с охотскими начальниками, терпеливо выжидавшими в своих
канцеляриях появления морехода с посулами, Шелихов вернулся на корабль
и утром на заре снялся с якоря, чтобы идти на Камчатку.
К полному своему удовольствию, он в самую последнюю минуту вдруг
увидел спешившего на байдаре к кораблю асессора Коха. Кох понял, что
Шелихов в судную канцелярию теперь уже не зайдет, купец хитрит, но и
Кох не прост: он навестит морехода на корабле сам. И все же Кох
опоздал.
– Улетел воробей, сыпь, сукин сын, соли на хвост! - орал,
надсаживаясь, Шелихов, примечая, как отстает байдара от набирающего
ход корабля.
К концу третьего дня плавания воображаемые гримасы и брань
разочарованного в своих ожиданиях Коха уже не смешили Шелихова.
Веселое настроение померкло. Начался дождь, и стали давать себя знать
рывки шторма, до силы которого дошел обычный в этих широтах к концу
лета резвый муссон.
В попытках обойти далеко высунувшийся в море острый нос Камчатки
мореход и его команда выбились из сил. Штормом далеко отнесло корабль
от курса - галиот был уже у Большерецкого устья на западном,
противоположном Петропавловску, берегу. Но и войти, на худой конец, в
безопасное устье реки при таком шторме дело очень трудное - здесь
встречалось много преграждавших вход мелей и подводных камней. А между
тем продовольствие на "Святителях" кончилось, так как запастись
продуктами в Охотске не было ни времени, ни возможности. Надо было
что-то предпринимать.
– Погодишка всему делу поперек встала, - ворчал Пьяных, как бы
утешая Шелихова в неудаче замысла.
– Подал бы господь благополучными в
Большерецк проскочить...
Продрейфовав в виду Большерецка сутки без воды и пищи, Шелихов
после безуспешных попыток заякориться принял решение съехать в байдаре
на берег и подготовить доставку на корабль по окончании шторма воды
рыбы.
– Дойдешь ли?! - усомнился Пьяных, глядя на бушующие волны, но
отговаривать не стал и приказал готовить байдару.
Спустя короткое время двухлючная байдара, как легкая щепочка,
взлетела на гребне набежавшей волны. Во втором люке сидел верный Куч.
– Держись, Захарыч, глаз не спускай с Большерецка. До свиданьица,
товарищи добытчики! - крикнул Шелихов, и через мгновение щепка,
которой человек доверил себя, исчезла в пене крутящихся валов. В
Америке, насмотревшись на алеутов, гоняющихся в бурном море за китами,
Шелихов приобрел к кожаной байдарке, как средству передвижения по
морю, величайшее доверие.
Через два часа большая толпа камчадалов приветствовала отважных
байдарщиков на берегу торжественной пляской.
Шелихова знали в Большерецке, знали и о том, что он три года
назад ушел в плавание на Америку. Поэтому камчадалы особенно радостно
приветствовали необыкновенное возвращение морехода. По местному
обычаю, Шелихов должен был, не минуя никого, зайти в каждую избу и
ярангу, и везде, куда бы он с Кучем ни входил, им подносили туесок с
напитком. Этот туесок нужно было обязательно выпить, чтобы не нанести
смертельной обиды гостеприимному хозяину.
– Тьфу, опять же мухоморовая! - сплюнул Григорий Иванович,
возвращая туесок.
– Холоша, холоша! - лепетали простодушные камчадалы, нахваливая
свою дурманную, настоенную на грибах мухоморах водку.
Начальник селения казак-урядник Большеротов рассказывал последние
новости Камчатки.
– Рыбой красной четыре ямины завалили, китов...
– Мне пуд сто рыбы надобно, дадите?
– А куда ее девать-то, целу ямину отвалим. Ты нам только
солью-чаем пособи, второй год рыбу тушением заготовляем, соли нет. В
Петропавловск англинец пришел... Василий Петрович... или как его бишь,
запамятовал... торговать намерился, и все у него есть: пшено
сарацинское, соль, чай, китайка, водка французская, крепкая. Бабы
затормошили: съезди да съезди, мы, мол, без рубашек ходим, долго ли до
греха... Я и съездил, только не допустил исправник Штейнгель,
заборонил расторжку: "У нас, говорит, у самих все есть и ни в чем мы
не нуждаемся, да и беспошлинно торговать правительством запрещено". С
тем домой и вернулся. Ты бы, Григорий Иваныч, через хребет махнул, в
Петропавловское наведался бы. Мы тебе для такого занятия и лошадей