Григорий Шелихов

Григорьев Владимир Степанович

– Я, кажется, смогу вам представить еще более убедительное

доказательство выгод взаимной дружбы, - выслушав Меневского, сказал

Бентам после минутного раздумья. "Угадал, - оказывается, мне и толмач

не надобен!" - самодовольно подумал Шелихов. - Вы дадите мне

корабельного мастера, лес и десяток плотников поставить новые мачты, а

я, - продолжал Бентам, - я передаю в ваше распоряжение пятьдесят

человек из моего экипажа до окончания погрузки.

–

Не осилят... лихие буруны, - счел нужным заметить на это

Шелихов, чтобы прикрыть, как он обрадован предложением, позволяющим

ему выйти победителем из столкновения с охотскими варнаками,

вознамерившимися заставить его плясать под свою дудку.

Когда на следующий день старик Кузьмин поднялся на искалеченный

клипер Бентама в окружении своих плотников-устюжан, вооруженных

единственно заткнутыми за кушак топорами, полковник, выйдя к ним

навстречу в расшитом всеми цветами радуги мундире, был неприятно

удивлен бедностью их снаряжения.

– Шелихов, как и следовало ожидать, обманул нас, прислал людей

дрова колоть...

– Скажи ему: пусть за нас не болеет, чем работать будем, - с

сердцем отозвался Кузьмин, когда Меневский спросил старика, справится

ли он с восстановлением рангоута судна одними топорами. - Его дело

принять или охулить нашу работу...

Кузьмин в сопровождении своей безмолвной команды внимательно

осмотрел повреждения судна, дважды прошагал по его длине и ширине,

прикинул веревочкой объем застрявших в гнездах комлей мачт и, не задав

ни одного вопроса хозяину, съехал на берег со всеми своими

"дроворубами", ничем не обнаружившими интереса к предстоящему делу.

Светлобронзовые канаки и желтые малайцы из экипажа "Леди Анна

Бентам" даже в трудных условиях Охотска оказались превосходными

грузчиками. Инстинктом людей, рожденных на море, они успешно

преодолевали каменные западни охотского бара. Шелихов был в восхищении

от их четкой, слаженной работы - в три дня беспорядочно сваленные на

берегу грузы были переброшены на "Святителей", а он избавлен от

унизительной, а может быть, и роковой необходимости задержать отпуск

корабля в Америку и отсрочить свой отъезд в Иркутск и предстоящую

поездку в Петербург, от которой ожидал решения судьбы всего дела.

Перед самым отходом "Святителей" Шелихов убедился, что

затруднение в людях для пополнения экипажа корабля и подкрепления сил

оставленных в Америке промышленников все же стоит перед ним без

надежды на благоприятное разрешение: храпы не показывались и ничем

не

обнаруживали прежнего намерения переселиться в Америку.

– Сходи в кабак, прихвати с собой Захарыча, - подозвал Шелихов

Деларова, метившего оставленные на берегу тюки и ящики, - объяви

дуракам, что сегодня до вечера последние контракты подписываю. Кто

поутру, скажи, с остаточной ходкой на "Святителей" с записью не

явится, - Шелихов махнул рукой, - пусть на себя пеняет, а я обойдусь,

за уши к говядине тащить не буду...

Храпы отсиживались в кабаке Растопырихи. С чувством острой злобы

смотрели они на непереносимое зрелище, как чужими руками производилась

погрузка, и еще более тягостно и обидно становилось от сознания своего

бессилия сломить торжество купеческого кулака. Поэтому, когда Деларов

и Пьяных появились в кабаке, храпы встретили их с едва сдерживаемой

враждебностью.

– Отстань, Захарыч, наскучило!
– послышались нарочито равнодушные

голоса храпов, едва Пьяных начал рисовать им выгоды, если они примут

предложение Шелихова.
– Вот как сыты байками твоими!.. Раскрылись наши

глазыньки на хозяина твоего! - сказал находчивый на слово и жест

Неунывайка, промяв себе руками горло, а потом и протертые на заду

штаны. Круто вдруг повернулся к Деларову и совсем уже злобно

прикрикнул: - А ты, купчина, и вовсе говорить не моги, уноси ноги,

пока цел!..

Шелихов, когда узнал, чем кончились переговоры, помрачнел. Но тут

подвернулся Меневский, который, полагая, что речь идет о найме

матросов, посоветовал:

– Попробуйте закинуть словцо о своей беде полковнику. Он так к

вам расположен, что не упустит случая доказать свою дружбу уступкой на

переход через океан десятка-другого превосходных матросов.

Бентам же, выслушав Шелихова, живо отозвался:

– A friend in need is a friend indeed.* В этом вы теперь,

надеюсь, убедились, мой дорогой друг! Я оставляю на вашем корабле

двадцать канаков, лучших матросов в мире, с Меневским во главе, без

него они не будут понимать вас... Ваш корабль и я, мы пойдем вместе до

вашей фактории на Кадьяке, после высадки я заберу своих людей... О-о,

я охотно пожертвую пару дней, чтобы лишить вас права сказать, будто я

отказался быть вашим гостем, - любезно отвел Бентам какие бы то ни

было возражения Шелихова против появления в кадьякской крепостце

непрошеных гостей. (* Друг в беде есть несомненный друг (англ.