Ханидо и Халерха
Шрифт:
— Зимой это было? — спросил Пурама, не засмеявшись и даже не удивившись.
— Перед самым покровом. Снег был по пояс… Он долго просил штаны. Сильно стучал зубами. Потом проклял меня и всех моих родичей, зарычал и побежал, как олень…
— А я бы еще и собак натравил на него…
— Но ты промолчал! Промолчал! Почему промолчал? — отбросил Пурама сбрую.
— Испугался я.
— Испугался… — метнул Пурама уничтожающий взгляд на гостя. — Ты промолчал — испугался, я промолчал — испугался, а им этого только и надо. Меня не один шаман проклинал, а вот я уже старею — и ни разу, ни дух, ни черт не гнался за мною… Ладно. А моя тихая жизнь кончилась. Много лет я был в стороне. Теперь — хватит… Собирайся — едем. Ке, я одеваюсь. Куда мы поехали — не говори никому.
Пока Пурама с Ниникаем добирались до устья Новой реки, голова юкагиров успел объехать все побережье моря на запад от этих мест. Оглядел он и дальние берега Малой Куропаточьей речки. Но ни тордоха, ни следов человеческого жилья он не нашел. Здесь кругом было дико и глухо, все живое будто вымерло, вымерзло. Лишь на третий день, в сумерках, Куриль наскочил на огромного беляка медведя. Они мирно разошлись в разные стороны. С испугу Куриль прыгнул на нарту и помчался обратно, на восток, решив искать Нявала где только придется.
Но дальше ему вовсе не повезло. Неожиданно разыгралась такая пурга, что не стало видно даже оленей. Остановился Куриль. Кое-как набрал плавника у самого берега моря, расковыряв руками длинную полосу жесткого снега, перетаскал плавник за бугор, в затишье, с трудом разжег костерок. Ножом настругал мерзлого мяса, вынул флягу, налил в крышку водки, плеснул на огонь, добавил, выпил. И приободрился. Конечно, было досадно, что разыгралась пурга. Но одет он был хорошо, олени добрые, еды много. Трое суток он только дремал, но не спал — почему бы по-настоящему не заночевать?
Пурга кончится — тогда можно искать. Выпил еще — и с усталости, с голода захмелел.
Сидя на нарте, протянув ноги к огню и спокойно пережевывая строганину,
Куриль быстро забылся и начал мечтать. В ушах раздался приятный перестук железных топоров — это казаки дружно тесали бревна для божьего дома… Под этот перестук мысли его потекли хоть отрывисто, нетерпеливо, но складно. Он видел себя с непокрытой и задранной вверх головой, среди богачей всех званий и всех кровей, среди огромной массы простого люда — это казаки на ремнях тянули под крышу божьего дома огромный колокол, а он, голова всех юкагиров, ламутов и чукчей, окружен почестями, рядом с медалью на груди у него крест — наверно, большой крест, чуть поменьше, чем у попа… А вот огромная упряжка лучших оленей несет его через все тундры, через тайгу и горы прямиком к дому царя Николая — это царь захотел увидеть его… Или не так. Через много-много снегов он вернулся в средний мир из божьего мира — и видит совсем незнакомых людей, иную жизнь, иную землю. Юкагиры, якуты, ламуты, чукчи читают божьи книги, мудрый шаман разъезжает по стойбищам и спрашивает, не захворал ли кто, пастухи у богачей не постоянные — они часто меняются, чтобы никто не уставал, а рыбаки и охотники сами ездят на ярмарку, которая есть в каждом большом стойбище: вожаки родов вместе с русскими начальниками, священниками и учеными людьми живут как друзья, все дела решают по добровольному сговору.
Прерывая мечты, Куриль начал рассуждать, возвращаясь ко всему тому, что произошло у исправника и отца Леонида. "Ничего, война не сто снегов будет идти, и пули не всех людей перебьют. А за это время Косчэ попом станет… — Нагнувшись, чтобы подбросить в огонь плавника, он вдруг замер. — Неужели могут убить царя? — подумал без всякой связи, не успев распрямиться. — А может, уже и случилось что, да сюда слух не дошел? Чего это я так спешу, без удержу мечусь по дальним тундрам — не от дурного предчувствия ли?.. А если с царем что случится, то у исправника, наверно, отнимут печать. Или убьют? А за исправником я иду… Но меня-то народ в обиду не даст! Кроме меня, кто боролся с шаманами? Да никто. Бубен Тачаны все-таки я разбил… А мало ли я людей накормил, одел, защитил, спас от смерти!.. А разве не помнят люди, как я ругался с исправником, как тушил вражду между чукчами и юкагирами?.. Нет, табуны отобрать бунтари могут у тех, кто добро нечестно нажил. А я выигранный табун людям раздам… А как без купцов жить? Без них тундра начнет дичать, но прежде чем одичает — перемрет вся, даже с добром богачей!.. Да, исправник еще и о боге сказал. Что он сказал? А-а… Ученый вожак бунтарей и на бога замахивается? Ну, это уж Друскин для страха. Или спьяна… Хотя я-то замахнулся на всех шаманов…"
Запутавшись и ничего не понимая, Куриль долго сидел, согнувшись, бессмысленно глядя в огонь, который все жалобнее просил еды, умирая под напором густого, как ливень, снега.
И вдруг сквозь путаницу его мыслей будто мелькнула стрела. Здравая мысль прямиком чиркнула через огромную тундру, через Колыму и вместе с ним ворвалась в дом отца Леонида. "У меня там свой человек будет! — обрадовался он. — Среди важных царских людей, среди русских богачей, у самого священника. Все буду знать. Оттого мечусь, что мало знаю. И обманывать меня тогда будет трудно. — Он поспешно бросил в костер охапку топлива — плавник, облегченно плюхнулся снова на нарту и почувствовал себя хоть не божьим избранником, но все же самым удачливым. — Кому еще из всех богачей от Мерзлого моря до Якутска так повезло? Никому".
Он снова открутил крышку фляги и налил в нее водки. Огонь в это время взметнулся вверх и проглотил дым, осветив густо летящий снег. Куриль бодро спросил у огня:
— Хороший парень мой Ханидо? Сумеет он послужить мне и всем юкагирам? Ну-ка, скажи, огонь…
Он плеснул немного водки в костер. Но водка не вспыхнула. Даже напротив: огонь жалобно пискнул, будто щенок, которого стукнули по носу.
— Га! — удивился Куриль. — Какой ответ слышу! Ты говоришь "нет"? Или не согласен, что Ханидо парень хороший? Хороший, хороший — я знаю. За его большую дорогу…
Он выпил, обтер ладонью губы и вдруг прислушался: кажется, олени насторожились. Точно, насторожились — повернули головы в сторону своего следа. "Волки, сирайканы, бродят, наверное", — подумал он и принялся собирать с тряпки остатки еды. Однако олени громко фыркнули, напряглись.
— Чего вы, пустоголовые? Песцов испугались? — вслух поругался на них Куриль и начал жевать стружки мерзлого мяса. Назло тревоге он хотел было запеть, но тут отчетливо услышал свист.
"Э-гей, кто-то едет по моему следу… Косчэ, наверно. Или Нявал. Кому же еще тут быть?.." Как и все люди Севера, Куриль хорошо видел впотьмах.
Сейчас, однако, валил густой снег, и видеть можно было не дальше оленьей упряжки. Мимо огня никто не проедет, но для верности он сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Издали донесся ответный свист. Куриль положил флягу на видное место, поближе к костру, чтобы радостнее была встреча, и поднялся на ноги.
Потом он различил два движущихся, более темных пятна. "И отец, и сын — оба едут. Все хорошо…"
— Э-гей, сюда! — крикнул он. — Я давно вас ищу. Чуть не разъехались…
На яэттеке, однако, сидел Ниникай — и сердце Куриля мигом стихло и напряглось в тревожном предчувствии.
— Гоччемей! Как ты здесь оказался?
— Гык, мэй, наконец-то догнали тебя… — Ниникай встал с яэттека, но Куриль уже видел шурина Пураму, слезавшего с нарты, и язык его отказался перекидываться пустыми словами.
"Неприятные новости, — подумал он. В голове пронеслись мысли: — Не умер ли кто из моих, раз Пурама ехать решил? Но жена здоровой была и племянник Мэникан тоже. А не из острога ли какая важная весть?.." И все-таки он постарался не выдать волнения.