Хроники Ордена Церберов
Шрифт:
Вцепившись в широкие плечи, я двигалась, ритмично, чувствуя, как медово копится внутри меня наслаждение, а Камень… кажется, его руки были везде — он то пропускал сквозь пальцы пряди, волнистые после кос, то стискивал мои ягодицы, направляя и задавая ритм, то ласкал мою грудь, скользнув под рубаху.
А томное, медовое, все нарастало внутри меня, сворачиваясь в тугой вихрь, горячий, как клубок боевого заклинания, и я спешила, отчаянно спешила, чтобы успеть, чтобы удержать это ослепительно чувство, желая достигнуть его пика — и не желая, чтобы оно когда-нибудь заканчивалось.
Желанное, яркое удовольствие, даруемое твердым, горячим телом внутри меня…
И когда ослепительная молния разрядки прошила меня насквозь, через живот к затылку, застилая белый свет, сжимая в трепете внутренние мышцы, я обмякла на мужскую грудь,сквозь завесу слабости и удовольствия ощущая, как он подхватывает меня под ягодицы, как в несколько толчков догоняет свою молнию, разливаясь внутри меня горячей влагой…
Ну вот, я же знала, что он сильный и умный! Он обязательно сам со всем разберется!
Илиан
В спину кололо. Трава, то ли какой-то мелкий сор — боги его знают. Шевелиться, подниматься, отряхиваться было лень.
Н-напар-р-рница, чтоб её, растеклась сверху медузой, и уж её-то явно ничего не беспокоило: ни мусор, ни дохлый змей рядом, ни еще какие мелочи, вроде совести..
Чудовище.
Досталось же мне…
Эстон — мстительная скотина, наверняка он что-то подобное предвидел. Не может быть, чтобы в письме из Логова о дивном нраве нового цербера, Танис Болотной, его ни словом не предупредили!
Обнаружив, что моя ладонь так и лежит на ее спине (а вторая — на заднице), бездумно поглаживая кожу под рубашкой, я легонько поскреб ее между лопатками, словно пытаясь достучаться до спинного мозга, если уж он ею и управляет, и мирно (на гнев запала уже не было) поинтересовался:
— Скажи, ты вообще обучаемая? Ты же опять сделала то же самое, за что тебя выперла наставница.
Танис завозилась, приподняла голову, чтобы видеть меня одним глазом.
Ну да, не велика птица — двумя глазами на меня смотреть.
— Ты нарушила запрет, не удосужившись подумать о последствиях.
— А вот и нет, — она все же приложила усилия и заняла вертикальное положение, прямо на мне, не делая попытки разомкнуть тел.
Потрясла головой, затем отвела упрямые пряди ладонями.
С расплетенными косами Танис Болотная казалась удивительно похожей на женщину и выглядела куда моложе своих настоящих лет и почти милой...
— А вот и нет, — уже увереннее повторила она. — За нарушение запрета наставница меня выпорола — а выгнала потому что со змеиным проклятием мне на болоте не жить. Это первое.
— А второе, — Танис ухмыльнулась и подмигнула мне, — Второе в том, что твой-то запрет я нарушила — да только ты здорово постарался, чтобы у меня к тебе доверия не было!
...но только выглядела.
Ладно. Было бы очень удобно, если бы удалось вызвать в ней угрызения совести и заставить слушаться. Но не очень-то я и рассчитывал.
Хорошо. Возвращаемся к предыдущему плану.
Лениво потянувшись на земле, я приподнял бедра, потянулся поддернуть вверх штаны…
И когда Танис послушно приподнялась надо мной, позволяя одеться — рывком подхватился с земли и сгреб козу в охапку.
Чтобы перекинуть ее животом через колено, завернув руку за спину и соблазнительно оголив подтянутый округлый зад. Тянуться за далеко улетевшим ремнем было лень — да и злости на это уже все равно не хватило бы.
Ладонь звонко прилегла к упругой ягодице, отпечатав на ней красный след.
Это тебе за неподчинение приказам! Это тебе за то, что я мог оставить отряд в болоте, спасая безголовую напарницу! Это тебе за “что-то я тебе не доверяю, так что еще подумаю, нужно ли тебе подчиняться”! Это тебе за бездумный и неоправданный риск!
Надежно зажав козу локтем, я с мстительным удовольствием смачно охаживал ее по заднице.
На третьем шлепке извивающаяся, свирепо брыкающаяся девушка затихла. На четвертом — затряслась всем телом.
На пятом я попытался придушить ржущую погань: умеют же некоторые испортить всё удовольствие!
Битва добра со злом не задалась: злу лезли в глаза собственные волосы, с добра сползали штаны…
И я сам не заметил, как попытка удушения переросла в кое-что другое. В увлеченный поцелуй, в упруго выгнувшееся в моих руках тело...
Да и плевать — в другой раз додушу!
Пожалев дуру, которой пришлось бы голой задницей елозить по траве (а это так себе удовольствие, мой зад свидетель) я не дал ей опрокинуться на землю: придержал, развернул к себе спиной, тесно прижал... И мои руки снова обжились у нее под рубахой — на этот раз стиснув небольшую, но отзывчивую грудь. Сжать шарики сосков, перекатить их в пальцах, чувствуя, как кровь приливает к паху — и как к нему же прижимаются ягодицы.
Те самые, которые и так стояли у меня перед глазами — с яркими отпечатками моей ладони.
От этого воспоминания грудь Танис я стиснул так, что она гортано застонала. И откинулась на меня, запрокидывая голову на плечо, подставляя беззащитное, открытое горло…
И боги знают, что такого особенного было в этом горле — но от зрелища меня ощутимо повело. Стиснув ее на мгновенье, я тут же ослабил хватку, пробежался от груди по ребрам и ниже, до бедер, а оттуда — снова вверх, оглаживая распростертое на мне тело сквозь рубаху. Лобок, живот, грудь — ох уж эта грудь, даже через ткань прикосновение к ней вырывает новый стон, и Танис выгибается дугой, подставляя ее ласке.