Иду на вы
Шрифт:
– Если,-охолонил сына Свенальд.-Прежде все они не поглядят на нас! Да, полбеды, коль поодиночке, а могут и союзно.
Ульф собрался было возразить, но воевода поднял длань и сын его не посмел перечить. Меж тем, Свенальд продолжил:
– Мне отрадно слышать твои речи. Я ошибался, мысля будто мой сын вовсе безголов, и всё же он ещё недостаточно зрел. Ты, Ульф, помянул богатый Хольмгард. Верно то, что богатым его делают купцы, однако ж силён он не торгом, но обширными землями и многими языками. Вот ответь, лютою зимой пойдя в лес в одиночку, да добыв там лося, сумеешь ли сохранить добычу хотя б до утра?
– Навряд ли,-проворчал, насупившись Ульф.-Волки возьмут и добычу, и охотника. Голодную стаю и огонь не остановит.
– Это так. Немалый труд - собрать богатство, стократ труднее его удержать, коли вокруг рыщут голодные и оттого бесстрашные волки. Да, не единая стая, но множество. Тут, сколь ни сильна была бы наёмная дружина, а не убережёт.
– Выходит по твоему, отец, не дано нам иного, кроме как служить Кенугарду?
Свенальд вздохнул.
– Ну вот, вернулись к тому с чего начали. Отчего же не дано? Дано! Не служить, но править.
– Как же?-покачал головою Ульф.-Не пойму! Не ты ли говорил, что не усидеть тебе в Кенугарде конунгом?
– Не усидеть-согласился с улыбкою воевода.-А, как при том править тебе вот Спегги скажет. Утомился я от речей.
Ульф глянул вопрошающе на горбуна и тот, отложив, наконец, выструганного коня о восьми копытах, молвил:
– Я уже рассказывал тебе, помнится, как мы свели знакомство, а затем и сдружились с твоим отцом.
И впрямь, Свенальдович не единожды слыхал как отец, ещё при Игоре ходил к базилевсу с посольством Ольги, попутно справляя в Царьграде и свои торговые дела. Там он и повстречал Спегги, какой в ту пору состоял в варяжской страже.
Наслышанный о том прежде, Ульф кивнул нетерпеливо и горбун сказывал далее:
– Варяжская стража у греков схожа с княжими гриднями, либо нашими хускарлами[75], а потому не всякий, кто храбр да держит копьё бывает туда зван, но лишь умелые воины из нашего ли народа, либо из русинов, а иные из готов. Первые же из них хранят самого базилевса. Им и плата вдвое против остальных. В ту пору греческий огонь уже изувечил мой облик, спина же моя крива от рождения. Таких во дворец берут разве шутами, но не охранителями. Однако, меня взяли. Правду сказать не вдруг, но после того, как в поединках с одной лишь секирой выстоял и одержал верх сперва над двумя мечниками, а затем и над всадником. До того часа в дружине меня не знали, и я не забыл улыбок да обидных шуток. Перед боем воины базилевса потешались надо мной. Помню и то, как после не стало слышно шуток, да и улыбки померкли. Мечников я лишь поверг, а верхового зарубил тогда на смерть, хотя в том и не было нужды.
Как помянул горбун о тех давних победах, Ульф волей-неволей скривился, вспомнив о своём поединке с Осмудом, в каком не только славы не сыскал, но и осрамился. От Спегги то не укрылось и щадя, должно быть гордыню Свенальдовича, он поспешно заговорил о главном.
– Так попал я в ближнюю стражу базилевса. При его дворе и свиделся затем с ярлом Свенальдом. Но, теперь не об этом... Той службой ни я, ни прочие охранители не тяготились. В походы нас не слали. В самом же Миклагарде хоть и бывает, что чёрный люд нет-нет да взбунтует, однако с безоружными оборванцами совладает и городская стража. До дворцов им не добраться, а случись такое, то против нас они, что отара овец против волчьей стаи. Не битва, резня выйдет. Иное дело - измена да заговор средь самих придворных, однако эти открыто на престол не посягнут. Разве что, отравленным зельем опоят базилевса, либо кинжал вонзят из-за шпалеры. В прежние времена такое не раз бывало, но тут уж и лучшая из дружин не спасёт. Одним словом, мёда битвы там не испить и ратных утех не найти. Зато иных в избытке. Греческие вина сладки да хмельны, гречанки искусны в ласках, а базилевс при том, платит исправно. Так что,-Спегги осклабился щербатым ртом.-Добрые воины не слишком-то спешат с той службы в небесный чертог. Но я, ты знаешь, к вину не пристрастен, а от моих увечий воротят нос даже продажные девки. Зато умом пытлив с юности, а потому подмечал то, что остальные не видят, хоть оно и не скрыто вовсе. Тогда же я обучился греческой, а затем и ромейской грамоте. Книг у базилевса великое множество, и я более времени проводил с ними, нежели со своими соратниками. Надо думать, с той поры и пошла обо мне молва, будто колдун. Что ж, пусть... Ну, ты-то Ульф знаешь, что я не в силах насылать мор на соседских коров. А вот знаешь ли ты, кто правит Миклагардом и великими его владениями, а также многими языками что населяют те земли?
Ульф, хоть и догадался, что неспроста Спегги спросил очевидное, но подвоха так и не сумел сыскать, а потому, пожав плечами, дескать кто ж не ведает, молвил:
– А, разве это тайна? Базилевс и владеет, о чём всякий знает.
– Вот-вот,-кивнул довольно горбун.-Именно, что всякий. И всякий, от воевод-стратигов, до последнего трэлла так и скажет. Жрецы же греческие ещё добавят, будто бы власть базилевсу дана не кем-то, а самим казнённым богом. Быть может гончары с пастухами и впрямь в это верят, однако и родовая знать, и верховные жрецы, да и торговцы, из тех особенно, что побогаче, совсем иное ведают. В былые времена бывали среди базилевсов такие, кто мечом да золотом держал соседей, а более своих же придворных в страхе и почтении. Ныне таких правителей в Миклагарде нет. Повывелись, или что вернее будет - повывели. Теперь базилевс, хоть наряжен да убран как баба, а нужен только затем, чтобы седалищем трон натирать. Истинно же правят знатные роды да жрецы бога Иисуса. Все меж собой за власть грызутся, словно псы за мозговую кость, но в одном всегда остаются едины - не позволять править цесарю! Однако, что в собачьей своре, что в стае волков всегда бывает вожак. Так же среди придворных. Вот он-то и есть подлинный правитель!
– Открыт ли тебе теперь наш со Спегги замысел, сын?-подал голос воевода-Не один день держали мы совет с твоим пестуном, и сколько не думали, а не нашли нашему роду лучшей доли, чем ныне править Кенугардом за спиною кенугардских конунгов. При Рюрике, либо Хельгере такое было бы невозможно. Сильны были, своевольны. Иное дело - Ингвар. Не тайна, что голосом Старого говорил я, и за это многие из киевской знати ныне у меня в недругах. Хельга рада бы и зубами в престол вцепиться, но поляне и русь не признают её самовластной княгиней. Свендослав - вот ключ к власти в княжестве. Кто его держит, тот и правит Кенугардом.
– Ныне его Асмульд держит,-пробурчал Ульф.-И крепко держит, не вырвешь.
– Это так,-согласился Свенальд с неохотою.-Но верно и то, что власть старому воину надобна, как корыту вёсла. И всё же, для нас он - помеха. Эх, не ко времени пришёлся твой раздор, Ульф, с княжим пестуном! Старайся впредь избегать его, сколько возможно. Об остальном наша со Спегги забота. Ты же, теперь вот что послушай. Сей день Кенугард уступает величием Миклагарду. Да и силою тоже. Хельгер с немалым войском сумел взять с него богатую дань, но зато уж Ингвара греки изрядно поджарили на море. Старый тогда едва сохранил и власть, и саму жизнь. Но так будет не всегда. Как попутный ветер наполняет парус драккара, и тот летит по волнам, заставляя побережье цепенеть в страхе, так и Кенугард наполняется ныне силой. Придёт время и он возьмет под свою руку и новые земли и многие языки, став вровень, а то и превзойдя Хазарию. Если же примет греческую веру, то уже от Миклагарда будет неотличим. А с новой верой, священная ныне кровь руси, кровь Рюрика перестанет быть священной. Тогда возможно, придёт срок и нашему роду занять кенугардский престол. Тогда, но не ранее! Накрепко запомни это, Ульф, и до срока не только словом, но и взглядом не смей выдать моих замыслов!
Ульф челом посуровел, но прекословить не стал.
– Не выдам,-молвил угрюмо.-Но долго ли ждать нам того часа?
– Это знание от меня сокрыто. Можно бы у богов спросить, да не верю я богам. Спегги же и вовсе в богов не верит. Не станем тревожить Асов. Думается мне, что дети лишь твои, а то и внуки дождутся, да и то, если мы расстараемся.
– Что же нам-то делать ныне? Ждать?
– Нет, сын, нам следует сделаться своими для полян. Такое вдруг не совершишь, однако время у нас есть. Сперва же надо сокрушить, наконец Мала, да и всю вольницу древлянскую. Пусть земли эти отойдут теперь Кенугарду, но сесть здесь тиуном должен я! Как при Ингваре было. С пушнины богатство приумножу. Вновь торговлю свою вести стану. К слову, и тебя к торговому делу приобщу - будешь кнорры водить и в греки, и ко франкам, да и на Готланд сходишь. Я же здесь свой двор заведу. Да такой, чтобы с кенугардским сравним был. В дружину и древлян, и полян возьму. А тебя, как в этом походе верх одержим, мыслю оженить. Ранее хотел было на знатной киевлянке, да те кичливы сверх меры. Пусть. Возьмём девицу из древлянской знати. Ныне Хельга древлянские роды обескровила, изведя лучших мужей, а уж как будут они биты, то породниться с нами за честь почтут - полянская знать от них нос воротить станет, а нам сие на руку.
Ульф, как услыхал про женитьбу, стал мрачнее прежнего, однако перечить и теперь отцу не посмел. Спросил, лишь:
– С чего бы на руку-то? Какой прок с поверженными родниться?
– Поверженными они будут завтра, а послезавтра станут киевлянами. Однако, обид своих ни Кенугарду, ни Хельге не забудут и век спустя. Меня тоже проклятием помянут, да и тебя, Ульф, но вот детей твоих, в коих уже древлянская кровь будет струиться, может статься за своих посчитают. Не думай, что лишь наш род возжелает престола, как ослабнет власть Рюриковичей. И, в тот час иметь обиженных и затаивших злобу древлян лучше союзниками, чем врагами. Богатство, власть, сила и союзники. Как соберём всё воедино, так и возьмём кенугардский престол. Уразумел ли?