Иду на вы
Шрифт:
– Асмульд хороший воин. Жаль, что он не наш! Сегодня Небесный Чертог[42] встретил бы ещё одного героя.
Спегги дотронулся рукой до изуродованной щеки.
– Я уже умирал, юный Ульф Свенальдсон,-тихо прошептал он вслед воину.-Умирал, в битве, с мечом в руке... Нет там Радужного моста[43], и валькирии тебя не встречают. Ничего там нет...
Ульф его не услыхал.
Осмуд на звон бронзы обернулся не вдруг. Ссадил княжича с плеча, да легонько подтолкнул его прочь из круга, а после уж, перехватив палки, что держал досель под мышкой, глянул на нового охочего до ратных забав. Глянул и понял - не будет забавы. Любой бы понял, доведись ему прежде ратиться хоть в жаркой сече, хоть в поединке. По тому
Стылыми, как льдинки, очами Свенальдова сына, из-за кованой личины на Осмуда глядела сама Мара-погибель[44].
Сколь юных воинов, встретив такой взгляд, уж не пережили первой своей битвы. Страх разит первее да вернее меча. Железо язвит только тело воина, страх же - самый дух его.
Осмуд, однако, давно играл в гляделки с навьей Богиней, будто парень с девкою. Оттого, яростью супротивника не смутился, а и осторожностью не побрезговал. Ранее видал его в бою - словно пардус[45] силён да ловок был молодой Свенальдович.
Не дойдя до Осмуда шагов трёх, нурман оскалился по-волчьи и прыгнул воздевая топор, да так и не занеся его для удара, лукаво выбросил руку вперёд, метя в чело. Будь на месте Осмуда кто иной, тут бы и попался, не ожидая, что тяжёлым топором станут его колоть, как кинжалом. Да, и Осмуд бы попался, кабы не видал прежде такой уловки у горбатого Спегги. Боронясь, всякий захочет отбить щитом рубящий удар, либо поймать своим оружием топорище ворога, ну и получит от него обухом в лоб. Убитому от того не быть, но ошеломят уж точно. Всем бы хороша уловка, да всё ж редко её повстречаешь. Дабы скоро кольнуть секирой, и сноровка надобна, и дюжая сила. Свенальдович был и сноровист, и силён, потому Осмуд, хоть и не подставил чело, но извернуться едва успел.
Успеть-то успел, а вот рубануть в ответ по деснице, и тем обезоружить супротивника, не случилось. Берёзовый черен лишь вскользь прошёлся по древку. Второй удар, по вые, тоже пропал впустую - нурман отбил палку щитом и отступил на пару шагов.
Замерли недвижно поединщики, будто каменные бабы, что стоят в Степи от века. Затаили дыхание княжьи да свенальдовы ратники. Святослав-непоседа и тот притих.
Свенальдович, охватив запястье темляком и едва придерживая за край длинного топорища опущенную долу секиру, настороженно наблюдал за Осмудом. Знал, что старый вой не прост, но всё-таки понадеялся на хитрость, желая одержать верх скоро и славно - первым же ударом вышибить дух, а со второго вовсе зарубить ненавистного руса. Не вышло. Теперь вся надежда на молодость да удаль. Опыта, как ни глянь, у Осмуда куда как поболее, и крепок он не по летам, но Свенальдов сын всё одно крепче. И, в ратном деле умел. К тому ж, у Осмуда-то ныне шестой бой, а Свенальдович свеж. Не допустить бы оплошности, а там глядишь, измотает русина долгим поединком, да уж как-нибудь изловчится на один удар. А, второго и не потребуется. Рано править труса, боги улыбаются смелым!
Вот только, не по нраву было глядеть на то, что творил теперь Осмуд. Слыхал Свенальдович прежде про такое, а разок и видал. В битве под Искоростенем, когда древлянское ополчение упрямо лезло на тяжёлые нурманские копья. Не было в их глазах безумства берсерков, а одно лишь небрежение к животу своему. Они разумно шли на гибель и едва не одержали тогда верх.
А, бывало, что и одерживали. Свенальд рассказывал сыну, как в былые времена, воины князя Буса[46], вот так же скинув вместе с рубахами всякий страх, пешими обращали в бегство закованных в бронь катафрактариев[47]. И, как выходил, бывало, древний ант с двумя лишь ножами на тяжёлого царьградского воина-скутата[48]. И, побеждал.
Меж тем Осмуд, словно бы и не замечая готового к смертельному броску ворога, свёл пред собою палки крестом и неспешно воздел их к небу. Распрямил
Вот оно! Лучшего мига не случится! Свенальдович едва сдержался чтоб не зарычать, но вместо этого молча скользнул длинным шагом, и заворачиваясь волчком, пустил секиру по широкой дуге. Верный и страшный удар. Не для ратного поля, но для поединка. Точёная сталь свистнет соловушкой, мелькнёт молнией, и с треском прорубив бронь увязнет меж рёбер в правом боку супротивника. А, необоронённому Осмуду и вовсе вскроет грудину поперёк.
Свенальдовичу уж слышались предсмертные хрипы постылого ворога, но топор его, не встретив плоти, пошёл далее и чуть было не закрутил нурмана, подставляя спину под удар. Подивиться проворству руса он не успел. Вьюгою обрушился не него Осмуд и был бы Свенальдов сын бит, кабы не выучка Спегги. И так-то, еле успевал ловить на щит летящие ото всюду удары. Тут уж не до натиска, потому перехватил древко топора посерёдке, чтоб сподручней отбивать клятые дубинки, да медленно отступая, принялся выжидать случая.
Вскоре, однако, почуял Свенальдович как пот липкими струйками бежит по спине под кольчугою, сочится со лба из-под шлема. Бездоспешный же Осмуд, казалось, и вовсе не ведал устали. Трижды нурман пытался достать его короткими ударами, но всё впустую, зато супротивник его уж не раз всерьёз приложился. Будь у того заместо палок мечи, либо скрамасаксы, поди уж кровью бы исходил, теряя с нею и силы. Молодой воин это понимал и оттого немало злился. Злость в бою хороша малодушным, либо супротив малодушных. В первом разе сил придаёт, во втором - последних лишает. Воину же умелому да сильному духом потребен разум. Не тому ли учил юного Ульфа горбатый Спегги, призывая не уподобляться берсеркам? Тому. Да только не пошла впрок наука. Кровавой яростью налились глаза Свенальдовича. Не замечая ударов, метнулся он к Осмуду, не выпуская топора, уперся вторым кулаком в щит и обеими руками толкнул им русича с такою силою, что тот едва устоял на ногах. В тот же миг, не мысля более о защите, пошёл теснить супротивника. Секира чертила узоры, словно арап свои мудрёные письмена. Всяк взмах - погибель хоть сверху, хоть сбоку, а хоть и снизу. Но, за лютостью своей не узрел нурман, что не оробел русич, не заметил улыбки у того и упустил когда Осмуд изловчившись, нырнул под гибельную сталь, да обеими палками нанёс четыре удара по руке сжимавшей топор.
Четыре удара вышли столь скорыми, что слились в один. Свенальдович же, ослеплён яростью, пробежал ещё с пол дюжины шагов и тогда только понял, что супротивника-то впереди нет, а безоружная десница свисает нечувственной плетью. Обернулся и увидал ворога, вставшего меж ним и выпавшей секирою. Стоит, ухмыляется, да нехитрым своим оружием поигрывает.
Взревел нурман раненым медведем и бросившись на Осмуда попытался ударить того окованным ребром щита, метя в глотку. Кабы сумел второй рукой подтолкнуть щит за нижний край, может что и вышло бы, а так удар случился смазанным. Осмуд легко увернулся и вновь оказавшись сзади Свенальдовича прыгнул тому на спину да повалил наземь. При том, одну-то палку отбросил, другой же, охватив выю нурмана упёр под локтями, а ладонями надавил на затылок.
Съехавший шлем закрыл Свенальдовичу глаза, вздулись от натуги жилы. Багровый ликом, с хрипом катался он по траве, пытаясь сбросить вцепившегося в него, подобно горностаю Осмуда. Тщетно. Когда же наконец затих, лишь рыхля пальцами землю, в тиши, что повисла над лесною поляной, раздался негромкий, но слышимый всем окрест голос горбуна.
– Довольно, Асмульд!
Русич, продолжая давить ворога, скосил взгляд и увидал подошедшего Спегги. Прочие воины стояли недвижно.
– Он шёл убивать,-тяжело дыша ответил Осмуд.