Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
Он пошел со двора; шепот клеился к спине:
— Х-ходит тут... С-странный какой... может, ш-шпион...
Жозеф чувствовал, что это не последняя метка, которую придется стирать. Но не сейчас, дома...
Церберы. Хуже консьержек.
Город ему не доверял; отчего-то это казалось обидным.
От крыльца «церберы» отходить не собирались, затеяв пересказ какого-то сериала. Пока они здесь, о том, чтоб войти в подъезд, можно и не думать. Жозеф спрятал руки в карманы и решил пойти прогуляться. Тем более что ветер унялся и стало теплее.
Он остановился, увидев
Он отвлекся, засмотрелся на небо, а когда еще раз взглянул на дом, то увидел вместо него огромный, помпезный новорусский храм. Замели мусор под ковер, молодцы... На куполах плясали отблески лунного света — будто огни святого Эльма.
«Если воспоминания такой давности, то у нас в городе одно место, верно?»
Все же странно — ведь и во Франции убивали королей, вон как весело летели головы на площади... И что? Булыжники сглотнули кровь, город умылся утренней росой и снова улыбается. А тут... Гнилое место. Проклятое.
Наверное, тут не умеют писать на месте разрушенной тюрьмы «Здесь танцуют».
Стоять стало неуютно, вдобавок поднялся ветер и снова взмел снежную крупу. Подчиняясь интуиции, Жозеф перешел на другую сторону — туда, где по холму спускалась цепочка белоснежных зданий. Одно из воспоминаний его собственного детства — дом пионеров.
В пустом саду, укрытом от ветра, стояла беседка. Посреди озера. Жозеф поежился при виде этого озера и все-таки пошел вперед по протоптанной дорожке, потом по мостику. Над темной водой низко висела огромная белесая луна.
Жозеф поздоровался с девушкой, сидевшей в беседке. Той явно было не холодно, шубка накинута лишь для вида, на коленях — маленькая потрепанная книжица.
— Bonjour, — сказала она, оборачиваясь и глядя на Жозефа глазами с черно-белой фотографии. Не совпадение: на его работе совпадений не бывает. Он ответил ей по-французски, представился другом ее отца. Призраки верят всему, что им скажешь.
— Ах да, вы же приходили к нам...
— Не помешаю?
— Как можно...
Он присел рядом на скамейку, заглянул в книгу, зная, что времени у него мало. И спросил наугад:
— Послушайте, мне очень важно знать, вы случайно не забыли... не потеряли чего-нибудь важного... недавно?
Призраков не надо бояться спрашивать прямо.
— Ой, — она взмахнула чернильными ресницами, — вы как в воду смотрели! У меня шкатулка пропала, с аистами. Бабушкина еще, из Пруссии... обыскались, Маруся весь дом перетряхнула, я уж не знаю, что и думать!
Кокетливый взгляд:
— А вы не поможете мне найти...
Как многие призраки, она посчитала, что Жозеф послан ей лично. У теней это бывает; все больше от одиночества.
Из-за этой шкатулки мадмуазель, значит, и вернулась в Россию. Сидит в беседке и читает свой томик Сытина, никогда не переворачивая страницу...
За кустами раздался вдруг пронзительный свист и мальчишечий голос:
— Тили-тили-тесто! Жених и невеста!
— Это Павлик, — вздохнула Сонечка. — Дурной мальчишка. Он все время в этом парке...
Она отвлеклась, и у Жозефа получилось встать и откланяться. У самого выхода из парка он обернулся: в беседке уже никого не было. Бронзовый Павлик высунулся из-за дерева и засвистел ему вслед, а потом проорал:
— Распустила Дуня косы, а за нею все матросы!
Потом и он исчез.
Жозеф вернулся в гостиницу — поспать хоть несколько часов. Теперь у него было за что зацепиться; однако он понимал, что дело легким не будет.
Все-таки в Париже — который теперь чувствовался болезненно-родным — он всегда, стоило ему задрать голову и посмотреть, как лимонное солнце просвечивает через кроны дубов, ощущал поддержку и любовь — этого квартала, этого города, этих притиснувшихся друг к другу кремовых домиков.
И всегда откуда-нибудь тянуло кофе.
Здесь же основным ощущением была враждебность.
Детям легче войти в Лабиринт; для них всегда открыты дыры в заборах, манящие летней темнотой туннели в зарослях, двери пустых домов. Но и знающий взрослый разыщет путь без труда. Самая простая практика — пожалуй, заплутать в незнакомом районе. В своем городе, даже таком, как Париж, это требует умения. Но здешних улиц Жозеф давно не помнил и поэтому просто свернул — наугад удаляясь от запруженных, крикливо освещенных проспектов.
Русские города, как он успел заметить, выставляли свои размеры напоказ, кичились шириной улиц, растягивались и пыжились, как могли. Взять ту же Москву с ее жуткой манией величия...
Здесь было холоднее. Руки уже болели от мороза, ног он не чувствовал. Жозефу нестерпимо захотелось домой, где сейчас тепло и чуть дождливо. Присесть бы в «Дантоне», вдыхая приторный, почти ядовито-сладкий запах конфет из лавки неподалеку, заказать кофе.
Жозеф моргнул, поежился и ускорил шаг. Он не удивлялся уже, как смог этот город затянуть Сабин. Внутри он был темным и глубоким, как болото; полным тяжелой, суровой энергией, вроде той, что скапливается в небе перед грозой.
Город стал уже заметно ниже и темнее, теперь его не светлил даже снег. Откуда-то донесся гулкий мужской голос:
«...после тяжелых и продолжительных боев наши войска оставили Смоленск...»
На боку одного из домов мелькнула вывеска с ятями и завитушками.
Однако, когда Жозеф оглянулся, храм нависал над ним все с тем же укором.
Теперь нужно было нащупать путь к дому Ламбертов. Он припомнил ориентиры, неизменные в обоих городах: столетние деревья, памятники, под которыми назначает свидание не одно поколение... Уродливый столб башни, скажем, оставался на месте.