Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
— А я-то думал, зачем это все. Про немцев расспрашивал, про Корригана... Оказывается, тебе просто было нужно золото. Как и всем остальным.
Легуэн развернулся. Инспектор Пеленн стоял, прислонившись к дереву.
— Может, поговорим об этом? — предложил стажер.
Пеленн приблизился на несколько шагов:
— А Жан Матье...
— Он не придет, — сказал Легуэн.
— Не надо было мне покрывать тебя перед комиссаром, — вздохнул Пеленн. — Ох... черт! По-моему, стажер, мы не одни...
— Что?
Инспектор застывшим взглядом уставился Легуэну за плечо. Туда, где тот только что видел огоньки. Лицо исказилось.
— О Боже, — выговорил он. — О Господи...
Легуэн
— Где...
В этот момент сзади на него накинули удавку и начали душить.
У инспектора Пеленна были сильные, тренированные руки, и очень скоро в глазах у Легуэна потемнело и все дыхание кончилось. «И ведь действительно, — подумал он, пока его собственные руки елозили в воздухе, пытаясь хоть за что-то уцепиться, — ничего не сделаешь...»
Он не сразу понял, что произошло. На периферии его меркнущего сознания раздался выстрел; кто-то закричал; и вдруг стягивающая его горло смерть ослабла. Отпустила. Ушла — до следующего раза. Нахватав ртом достаточно воздуха, он потряс головой, попытался осмотреться. Инспектор Пеленн извивался на земле, схватившись за плечо. Лунный свет, попавший на тропку, освещал стоявшую на ней фигуру в рясе. Скорее всего, виновато было его помутившееся сознание. Потому что на миг стажер увидел — четко, даже сквозь круги перед глазами — молодого макизара с упрямым прищуренным взглядом и трофейным револьвером, снятым с убитого боша.
Потом в мире снова включили звук.
— Больно! Ч-черт, мать вашу! Больно!
— Держите его, парни! — голос комиссара Легерека. — Легуэн! Легуэн, ты жив?
— Х-х-х-х... Х-хр-р...
— Это полицейская операция, отец Гийом, вы-то что здесь делаете, ради Христа?
— Не поминайте всуе, сын мой.
— Ноэль Пеленн, я арестовываю вас по обвинению в убийстве пятерых человек и покушение на представителя власти при исполнении им служебных обязанностей.
— Черт, — простонал Пеленн. — Комиссар... Я же должен был знать... Вы никогда не бастуете...
— Ну вы не слишком торопились, патрон, — сказал Легуэн.
— Это тебя научит, — буркнул комиссар Легерек, доставая из тайника бутылку виски, когда-то изъятую у контрабандистов. Последний трофей. Они сидели в его кабинете — Легуэн, комиссар, вызванный по тревоге патологоанатом и отец Гийом. Ночь тихо переходила в утро, но спать никому не хотелось. Пеленна отвезли в больницу.
— Хотел бы я знать, откуда вы там взялись, господин кюре.
— Господин кюре пытался загладить свою вину, я полагаю, — сказал Легуэн.
— Вину? — не понял комиссар.
— Вы же все знали, правда, отец мой?
— Я был связан тайной исповеди, — мрачно проговорил кюре.
— Знали? И молчали?
— Есть законы человеческие, — сказал отец Гийом, глядя в сторону. — А есть божеские.
Комиссар замолчал, неверяще качая головой. Наконец спросил:
— Может, объяснишь, стажер?
— Все, патрон?
— Все.
— Это в основном предположения. Тем более, инспек... Пеленн скоро придет в себя и сам все расскажет.
Комиссар пододвинул к нему доверху наполненный стакан.
Стажер сделал большой глоток. Говорил он хрипло, кашляя едва не через слово.
— Когда пришли союзники, лейтенант фон Берг и его три друга решили спрятать свои трофеи здесь в лесу. Рассчитывали, наверное, что потом вернутся. Зарыли все, что у них было, под деревом. Заметили координаты. Но в последний момент лейтенанту показалось, что трех друзей будет много. Тем более — в такое неспокойное время. Он застрелил
Стажер использовал драматическую паузу, чтобы промочить горло.
— Только в карте что-то было не так. Потому что клада Пеленн не нашел. И тут появился Галлек. Он ходил на лекции к профессору Фонбергу. Возможно, когда-то они выпили вместе. В Париже так бывает. Так или иначе, Галлек знал, что с проектом Фонберга что-то нечисто. Он приехал за ним. Жил у своей кузины — никто в городе не знал, что он здесь. Потом Фонберга нашли убитым — он уехал. И вернулся все-таки, якобы к кузине на день рождения. И тут Пеленн совершил ошибку. Он думал, что Галлек в курсе, хотя тот всего лишь интересовался. Пеленн поймал его в лесу. Не знаю, хотел ли он его убивать, но так вышло.
— А цикл-то здесь при чем? — угрюмо спросил комиссар.
— А не было никакого цикла.
Легуэн замолчал, выдохшись, по горлу будто теркой проскребли. Но под взглядом шефа он выпил еще виски и продолжал:
— Фонберг пошел копать в ночь Всех святых. Может быть, это вышло случайно. Может быть, нет. Немцы — люди суеверные. По крайней мере, он говорил с мадемуазель Магали. У Марго Легерек день рождения пришелся на первое февраля. И когда понадобилось третье убийство, преступник уже знал, что делать. Жоржу Брюно, я так думаю, отец рассказал, что видел тогда в лесу. Когда он появился, Пеленн просто сопоставил два имени. Сложил два и два, как вы, патрон, говорите. Дальше — я не знаю, это только предположение...
— Ты рассказывай, стажер. Пеленн, если что, тебя поправит.
— Я так думаю, он встретил Брюно. Сказал, что знает, кем был его отец, и знает про клад. Предложил сотрудничество. Брюно с трудом мог отказаться — уже двух человек убили, и вряд ли он хотел, чтобы в городе стало известно, чей он сын. И Пеленн повел его в лес — уже специально в ночь на Сен-Жан.
— И они нашли.
— Нет. Не нашли, — тихо сказал отец Гийом.
— Но к тому времени Корриганом уже интересовалась всякая разная полиция. И Пеленн, вместо того чтобы затаиться, убил четвертого человека — так, чтобы цикл завершился. Мне сказали, что бродячих студентов здесь летом бывает много. Убийце даже не надо было самому заманивать ее в лес. Он просто отправил ее к мадемуазель Магали, зная, что та нарассказывает ей историй про лес и про шабаши. Конечно, цифры к тому времени уже просчитали, лес в ночь на второе августа окружили, стерегли убийцу. Но Пеленн-то эту ловушку вместе со всеми готовил. Ему просто было обойти кордон... И все вышло, как он рассчитывал. Кроме одного. Его застал Мишель Бризу. Скорее всего, он что-то знал про убийство Брюно. Он-то был в курсе, что эта фамилия означает, — сам сын полицая. Может быть, он и о других убийствах что-то знал — в конце концов, не ночевал дома все четыре раза.