Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
Рядом хрустнула ветка.
Легуэн вытащил казенный пистолет, с третьего только раза расстегнув кобуру — пальцы тряслись.
— Ни с места! Полиция!
Крутанулся вокруг. Кинулся между деревьев, туда, где слышал хруст. Никого. Никого, только чаща со всех сторон, плотная, давящая. Лес, в котором он — чужак. Незнакомый лес, куда и свои-то не ходят.
Стало страшно.
Озираясь, вцепившись в пистолет, он опустился на землю рядом с трупом. Тот, слава богу, трупом не был — когда стажер развернул его к себе лицом, агент замычал и открыл глаза.
— По голове, гады, — сказал он обиженно. — Сзади...
— Кто-то что-то искал, — резюмировал стажер, стоя на коленях и глядя в яму. Кто-то подумал о том же, что и Легуэн. Только подумал раньше. Не постеснялся потревожить мертвых — земля была разрыта и раскидана, кости разбросаны там и тут.
Пострадавший, топтавшийся за спиной Легуэна с его фонарем и револьвером, очухался достаточно, чтобы спросить:
— А вы-то чего тут делаете, инспектор?
Он не ответил. Он обшаривал фонарем землю меж деревьями. Прошлогодняя трава, хвоя, ломаные ветки. Какой здесь может остаться след?
Дуракам и новичкам, говорят, везет.
— Глядите, Берлю, — подозвал Легуэн. Тот подошел, держась за голову. На комочке мятого снега под деревом отпечаталась гладкая округлая подошва.
— Он был в кроссовках. Без экспертов видно.
— А толку-то, — пессимистично сказал агент. — Полгорода в кроссовках ходит. Удобные.
Наутро его вызвали на ковер. Ковер был старый и потертый, кабинет шефа — мрачный и облезлый. Пахло старыми бумагами и кофемолкой. Легуэн рассматривал открытки на стене — виды Ниццы и испанского берега.
— Вчера пришел факс, — комиссар Легерек все еще говорил хрипло и в нос. — Факс из Парижа. Вот этот вот.
Легуэн глянул на бумагу — и снова на испанский берег
— Ты что, решил заняться дорасследованием?
Стажер рассматривал неестественно синее море на открытке.
— Ты не думаешь, что сначала следовало спросить у меня?
— Следовало, патрон, — сказал стажер.
— Это первый вопрос. Второй — что ты ночью делал в лесу? Строжайший же был приказ — до приезда экспертов не ходить и не трогать!
— Извините, патрон.
— Тебя, значит, в лес понесло. А агента Берлю по голове ударили. А если я сложу два и два?
— Я не знаю, кто ударил агента.
— Вот как, — устало сказал комиссар. — И не догадываешься?
Легуэн помотал головой. Комиссар видел — догадывается. Молоденький, щуплый, в этой жиденькой кожаной куртке. Но не тушуется, глядит прямо. Себе на уме. Прямо как комиссар Легерек в его годы. Он тогда гонял по морю контрабандистов и тоже верил в мировую справедливость.
— Если я еще раз услышу, — проговорил он, — или увижу, что ты хоть пальцем шевельнул несанкционированно, — у тебя будет другое место для стажировки. Не знаю, правда, можно ли найти похуже.
Легуэн знал, что можно. Парижский пригород Сен-Дени, к примеру. Он кивнул и поднялся.
— А факс? — сказал ему вслед комиссар Легерек.
В факсе слегка размазанным черным по белому было сказано: Брендан Фонберг, сын Келли Фонберга, изначально — Курта фон Берга, беженца из Германии. Принадлежность Курта к немецкой армии доказана не была, но американские федералы им одно время сильно интересовались.
— Письменного предупреждения не вкатал, и хорошо, — авторитетно сказал инспектор Пеленн. Легуэн продемонстрировал ему факс. Тот долго щурился, потом до него дошло.
— И ты думаешь, это, — он кивнул за окно, в сторону леса и команды экспертов, — связано?
Легуэн пожал плечами.
— По-твоему, этот археолог приезжал искать друзей отца? Вот чего нам не хватало, — Пеленн облокотился на подоконник и закурил, — это очумевшего пенсионера-мстителя из Сопротивления.
Оба замолчали.
— Кюре не смог бы, — сказал наконец Легуэн. — Он цепь-то на велосипеде натянуть не может, а уж человека поднять на дерево...
В двери ввалились сделавшие свое дело эксперты. Громкие, говорливые, раскованные — люди большого города, где никто не слушает тишину. Легуэн вдруг почувствовал себя в сабо. За ними в участок затолкались два репортера местной газеты (комиссар мрачно предрекал, что уже завтра притащатся из «Уэст-Франс», и хорошо, если не из «Монда»).
— Значит так, пока точно ничего сказать не можем, — отрапортовал главный, — но жмурика, скорее всего, три. По крайней мере, столько мы насчитали черепов. И, похоже, они были застрелены. У двоих во лбу дыры. Экспертиза покажет, но я не знаю, чем, кроме пули, такие дыры делаются.
Все пошли смотреть на упакованные кости. У фургона, на котором их должны были отвезти в Брест, стоял кюре. Его позвали, чтобы обеспечить хоть какое-то Божье присутствие.
Отец Гийом вертел в руках крест.
— Я вот думаю — зачем? — проговорил он очень тихо. — Оставить свою страну, отправиться неизвестно куда, убивать — зачем? Чтобы закончить вот так?
Зрелище было то еще. Не все кости остались целыми, и скелеты уже не походили на человеческие, а напоминали собачью еду.
Три скелета. Четверо пропавших и три скелета. «А если я сложу два и два?» — вспомнил он комиссара. Четыре получается, если сложить три и один...
Он попросил экспертов, чтобы результаты опознания — если будут — прислали, как только получат.
Кюре попрощался, сел на велосипед и укатил прочь. Легуэн долго смотрел ему вслед. Ну да, разумеется. Сан саном, а на велосипеде гораздо удобнее ездить в кроссовках.
— Взгляни-ка, стажер, — сказал ему Пеленн на следующий день.— Я нашел это в библиотеке мэрии.
Бумага, желтая, в пятнах сырости и старости, была исписана ровным почерком военного. Легуэн по-немецки не читал, но кто-то скрепкой прицепил к ней перевод. Рапорт гауптмана девятнадцатой армии Штаге о пропаже близ пункта Пенн-ан-Марв четырех членов личного состава.