Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
Дингам разрешали разговаривать, только когда ни одного хейе не было в пределах слышимости. То есть практически никогда. В незапамятные для планеты времена хейе обосновались на территории дингов — рядом с теми самыми оранжевыми озерами. С тех пор дингов осталось немного. Те, кто выжил, привыкали. Говорили на хейском, хоть длинных бесед и не выходило.
Планетка у Него вышла мрачная. Вдалеке от местных солнц, укутанная в постоянные тревожные сумерки. В сумерках
Местные приходили сюда за вечной своей забавой — скакать по камням у самого берега, кто прыгнет ближе и не обожжется. Странное было занятие, психологи так и не вычислили — то ли дуэль, то ли брачные игры, то ли просто детское развлечение.
Динг подлетел к ней неожиданно, зазвенел, забил над ухом тарелками.
Кругом не было никого. Гигантский лотос беспокоился, шел волнами, потом, перестав звенеть, опустился на камни и заскользил — будто брошенная накидка. Шивон пришлось пойти следом.
В конце концов она увидела — в маленькой расщелине неподвижно лежал хейе, и броня у него была сильно повреждена.
— Что случилось? — спросила Шивон. За спиной возбужденным будильником что-то рассказывал динг.
Другой хейе поддерживал раненого, не давая ему соскользнуть в ядовитую озерную жидкость. Множество его глаз обратилось на нее с надеждой.
Значит, все же брачные игры.
У Шивон с собой был черновой вариант традуктора. Сама она не различила бы паники в голосе хейе, но традуктор сбивался и захлебывался. Они прыгали; друг его поскользнулся на камне, и острым краем ему пропороло броню. Хорошо, что рядом оказались динги — один и нашел Шивон.
Она вызвала с базы помощь; пока ждали, динги мелодично переговаривались между собой. Изредка кто-то из них обращался к раненому — короткими, простыми фразами, которые они выговаривали с трудом. Одна из подоспевших сестер-гагаринок оказалась хейе. Она вполне сносно говорила по-земному. Пока пострадавшего упаковывали в стерильную капсулу и укладывали в катер, сестра объяснила Шивон, что после такого ранения трудно оправиться. С поврежденной броней хейе не жилец, но повезло, что на помощь позвали вовремя, — может, удастся еще срастить.
Шивон кое-что не давало покоя.
— Разве динги не повредили ему? — спросила она у сестры. В зажегшихся фиолетовых глазах не было понимания. — Вы не заболеваете, когда слышите их речь? — Шивон старалась говорить четко. Простыми предложениями.
Сестре явно не хотелось отвечать. Шивон напряглась, как охотник перед броском, и сама
Все знают, что сестры ордена Гагарина не лгут. Запрещено уставом. Промолчать гагаринка могла, но не стала.
— Вы, наверное, неправильно нас поняли. Или... или вы знаете лишь официальную версию. Никакого физического вреда их сигналы не приносят. Но некоторые чувствуют... угрозу, это правда.
— Какую угрозу?
— Мы не знаем языка дингов, — сказала сестра. — Они постоянно меняют свои сигналы, так что только сами могут разобрать. Когда мы воевали, они передавали так секретные сообщения. Мы слышим и не понимаем, и это страшно.
— Ты начинаешь принимать это близко к сердцу, — сказал ей Лоран. — Это не личное, ma puce, это наука.
— Ты понимаешь, — Шивон едва не кричала, — они врут нам в глаза! Нет никакой биологической обусловленности! И близко нет!
— Шивон, — сказал Лоран, — успокойся.
— Они не имеют права. Я понимаю, почему Галасоюз смотрит на это сквозь пальцы. Но они, черт возьми, не имеют права!
— Шивон, мы не на Земле.
— Это же геноцид, — сказала Шивон. — Галасоюз не может их принять на таких условиях.
Забрел Серегин, взглянул на Шивон, покачал головой и вызвал бар. Выставилась бутылка водки.
— Их язык все равно обречен, — сказал русский. — Запрещай — не запрещай. Он сложный, изучать его из наших никто не будет. И потом, если они желают говорить, пусть себе живут отдельно. Так нет, хотят в Союз. Хотят туда, где хорошо.
— Они ведь не просили их завоевывать, — тихо сказала Шивон. — Они хейе на свою землю не приглашали.
— Ты на водочку-то не налегай, девушка, — остерег Серегин. — Гляди, поплохеет...
— Не дождешься, — буркнула Шивон и подвинула к себе бутылку.
— А Союз плевать хотел на все их языки, вместе взятые. Это раз. Два — эта гагаринка все равно не повторит на публике того, что тебе сказала.
— Ради чего тут биться? — устало спросил Лоран. — Михаил прав. Твоих дингов на планете едва сотня наберется.
— Так почему бы их просто не перестрелять? Легче было бы. Экономнее.
Лоран уронил голову на руки:
— Господи Иисусе.
— Вот Его, — жестко сказала Шивон, — ты сюда не впутывай.
«Из Ирландии мы родом, много ненависти, мало места...»
В голове вертелась строчка из песни Шинейд О’Коннор, что все время крутили в пабе недалеко от дома.
С песней пришло воспоминание о том, как бежишь домой, по узкому переулку, и запах жареной картошки, рыбы и пива из открытой двери подсобки, и тяжелый запах дождя, идущий от темного, чуть горбящегося асфальта, и светлый, синий запах вечера, и тягучий голос Шинейд. От беспощадной резкости воспоминания она сложилась вдвое, будто от удара в живот.