Исход. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика
Шрифт:
Хотя у них возникли некоторые вопросы приземлённого качества. – Мне совершенно непонятно, – переполнившись непониманием Ноя Фёдоровича, подчеркнувшего принадлежность этой выложенной на стол монеты, возмутился про себя Альберт Нобилиевич, – К чему всё это? Чего он боится? Того, что её попытаются присвоить? – начал задаваться вопросами Альберт Нобилиевич, и по мере своего вопросительного недоумения начал постепенно остывать к этому вопросу. А всё потому, что он вдруг понял, что Ной Фёдорович, надо признать, поступил более чем благоразумно, обозначив границы возможностей своих коллег по магическому цеху.
– В нашем деле зевать никак нельзя, – понимающе покачал головой Альберт Нобилиевич, – и за реквизитом нужен глаз да глаз. А иначе…– Но Альберт
– Как будто и не было её никогда. – Потрясённый этим исчезновением и одновременно потерей ручки, которая только что лежала на столе перед ним, а теперь там пусто, пробормотал Семирамид Петрович, ощупывая стол на предмет тайных замков и ящиков. А ведь ручка не самая простая, из тех шариковых, которые десятками продаются в общей упаковке, и даже не её благородный и в золотой облицовке дорогой вид было самое главное, а цену ей придавало то, что она была подарком ему от Марты. А это уже слишком немало значило, знай Марту, как её знал Семирамид Петрович, и её отношение к собственным подаркам.
Ведь от неё подарков материального свойства и так не дождёшься, – а она в этом деле крайне принципиальна: Семирамид Петрович, вы я надеюсь и верю в вас, не возражаете, что лучший ваш подарок это я! – а уж если такое событие вдруг случилось, и Марта одарила вас, Семирамид Петрович, этой ручкой, то вы уж постарайтесь её не забыть у кого-нибудь в гостях и исписать её раньше времени.
И если насчёт внутреннего содержимого ручки можно было не беспокоиться, Семирамид Петрович держал всё это дело под полным контролем (на запас всегда имелось несколько стержней под завязку наполненных чернилами), то вот насчёт самой ручки, то до этого момента он о ней никогда не забывал, всегда нося её с собой (дома оставлять тоже было небезопасно, зная нелогичный ум Марты, от которой, как и от Ноя Фёдоровича, любой фокус можно ожидать; особенно с ручкой), но как выясняется прямо сейчас, всего этого недостаточно и мало для сохранности ручки для себя и себя перед Мартой.
– Уж я-то знаю отлично Марту. – Сглотнув комок в горле, принялся соображать Семирамид Петрович. – Она ни за что не поверит, что к пропаже ручки я не приложил свою руку. «Твоё бездействие, уже есть преступная халатность, указывающая на твоё безразличие к моему подарку и значит, ко мне», – мгновенно выстроит свою логическую цепочку Марта, со всей силы и злости запахнёт на себе халат, со всё тем же посылом к Семирамиду Петровичу, который всегда сопровождает эти её действия.
Так что теперь становится более понятно, почему Семирамид Петрович всё то время, сколько мы его знаем, столь недовольно себя подразумевал – у него для этого действительно есть достойные его пожалеть основания. И сейчас он, глядя на представленный Ноем Фёдоровичем философский камень в виде монеты, разглядывал его с потребительской позиции.
– А каков номинал этой монеты по нынешнему курсу? – задался про себя вопросом Семирамид Петрович, разглядывая поверхность монеты, с которой на него и на всех тут вокруг, смотрели пять олимпийских колец. А это говорило о том, что это не простая монета, некоего платёжного достоинства, а это олимпийский рубль из советского прошлого. На которой можно было не только купить всякой всячины, а на него было интересно смотреть, и с ним в руках чувствовал себя как-то более основательно перед своим одноклассницами и вообще случайными знакомыми, но всё же красавицами, стоя у киоска с мороженым.
И вот когда твоя очередь подходила, и ты значит, должен был озвучить свой заказ, – а чуть в стороне стоят твои, хоть и не самые привлекательные и интересные одноклассницы, но всё же, и с желанием поесть мороженого и надеждой
При виде чего твои одноклассницы, прищурившиеся от отражения солнечного света от рубля, ударившего им в глаза, в некотором восхищении замирают, и на мгновение выпадают из реальности, не сводя своего взгляда с рубля (а может мелкая одноклассница с косичками, и от тебя, такого щедрого и с мороженым).
А это всё, что-то многое, да значит. Как минимум, у тебя останется сдача. Правда, о широте твоей щедрой души сейчас никто не задумается, кроме тебя, но это не главное. Когда для тебя главное то, что ты для себя и о себе понял – ты способен на такие, с широкой душой поступки. Что, возможно, в будущем, и сыграло свою знаковую роль, определив твою жизненную стезю – тебе захотелось ошеломлять и удивлять людей своими, широкой души поступками. И тогда чем эта монета не философский камень.
Тем временем Ной Фёдорович выжидающе вопросов посмотрел на своих коллег и, не дождавшись возражений или вопросов сомневающегося качества, полез рукой в чёрный ящик за следующим артефактом.
– Это, как вы уже догадались, – ставя на стол небольшую, плоской формы бутылочку, сказал Ной Фёдорович, – Амагест, растворитель всего и вся. – На этих словах Ноя Фёдоровича очнулся Леонид и, с интересом посмотрев на бутылочку, спросил Ноя Фёдоровича. – И на чём он настоян? – Ноя Фёдоровича слегка покоробил такой подход Леонида к артефактам, которым не только цены нет, но самое важное, что их и делает столь бесценными экспонатами, то, что им и объяснений нет; как минимум, научным сообществом. А этому Леониду, значит, всё ясно, и ему химическую формулу подавай этого субпродукта. Он его на поток поставит. Только спрашивается, зачем ему нужно столь много универсального всё растворителя.
– Никак хранилище банка вскрыть хочет. – Было подумал Ной Фёдорович, чьи мысли частенько обращались в сторону этих крепких дверей, с кодовым замками и сложной системой сигнализации и много ещё чего другого. Что поделать, недофинансирование больно бьёт по качеству магического представления. А тут можно одновременно решить вопрос с недофинансированием своих проектов и заодно в качестве рекламы продемонстрировать свои возможности трюкача и заработать себе имя.
– Простой обыватель до нервного тика терпеть не может всех этих банкиров, проворачивающих с их сбережениями такие фокусы, что самому выдающемуся иллюзионисту и не снилось. А вот найдись такой человек, кто сумеет провернуть ответный фокус с банкирскими счетами, то он себе при жизни обеспечит громкое имя (о памятнике пока говорить преждевременно), – бывало размышлял подобным образом Ной Фёдорович, сидя на лавочке и поглядывая, то к себе в пустой портмоне, по каким-то странным причинам ещё имевшим место в его кармане, когда он вечно пустой, то на массивные двери банка, откуда его вежливо попросили там не появляться своей, никакого доверия и кредитного рейтинга рожей.
– Правда тут встаёт серьёзного рода дилемма, – рассудил Ной Фёдорович, – остаться анонимом, но обеспеченным на всю жизнь человеком, или выбрать громкое имя, грозы банкиров, и тем самым обеспечить себе любовь сограждан и ненависть банкиров, которые никогда не успокоятся и будут до последней украденной монеты искать тебя. Над этим вопросом надо как следует подумать. – Решил Ной Фёдорович, отвлёкшись от своих мыслей на выходящую из дверей банка молодую девушку красивой наружности и блондинки притом.