Испанский сон
Шрифт:
«Да? — Теперь уже в его голосе зазвучало подозрение. — А если ты поступишь, общежитие тоже получишь, а потом меня — по бороде?»
«Тогда выгоните меня, как обманщицу».
«Нелогично, — сказал он. — Ведь если ты выполнишь свое обещание, в этом случае я тоже могу тебя выгнать».
Пораженная, я опешила.
«Вы правы».
«Поэтому давай лучше на доверии. Меньше слов, больше дела».
«Нет, — твердо сказала я. — Особенно после вашей остроумной, но неосмотрительной оговорки — мне нужны твердые гарантии».
Ты, может быть, думаешь, что я зря проявляла такое упорство, рискуя тем, что он потеряет терпение и выгонит меня взашей? Такая мысль была бы крайне наивной. Во-первых, я уже видела, что он без ума от меня и что за обладание мною готов на все, а во-вторых, без гарантий я слишком сильно рисковала бы в итоге остаться при своих интересах. Мне нужно было иметь в руках что-то существенное, что я могла бы при необходимости использовать против него. Конечно, не как орудие шантажа — шантаж с целью получения незаслуженных благ я считаю безнравственным — а исключительно как средство самозащиты. Ты же понимаешь, кто был он и кто была я. Мы были в разных весовых категориях — у меня даже прописки московской не было; в любом неблагоприятном для меня случае поверили бы не мне, а ему.
«Какие еще гарантии? — недовольно спросил он. — Расписку тебе написать, что ли?»
«Да, — сказала я. — Так было бы по-деловому».
Он фыркнул.
«Чтобы ты меня потом этой распиской…»
«Глупенький, — улыбнулась я, — зачем мне это? Если все будет хорошо… Кому и где я покажу эту расписку? Да она мне самой будет хуже петли».
Такая подробность произвела на него впечатление.
«Ну ты и… — Он покрутил головой. — Никогда таких не встречал. Ладно, будет тебе расписка».
«Хорошо. Договорились».
«А когда…»
«Как только — так сразу».
Вот и все. Написал он мне… Видишь, какая простая история. Никаких особенных коллизий.
— Да, — признала Марина. — А когда ты закончила училище, ты вернула ему расписку?
— Договоренность была, что верну.
— Ага.
— Но я не вернула.
— Как? — удивилась Марина. — Обманула доверие?
— Ты моя подруга, поэтому я могу признаться тебе. Да, я поступила нехорошо; с формальной точки зрения, я нарушила договор. Но, — сказала Ольга со вздохом, — мне так хотелось сохранить эту расписку на память! Ведь это кусочек моей жизни… реликвия… она стала дорога мне за годы учебы…
— Я понимаю тебя, — сказала Марина. — Ведь ты сохранила ее не с мыслью использовать против него?
— Что ты! — сказала Ольга с отвращением. — Как такое только могло прийти тебе в голову?
Марина устыдилась.
— Да она уже и силу свою потеряла, — добавила Ольга более мягко, — сразу же, как только я получила диплом… Это как деньги старого образца. На них ведь ничего не купишь, но люди бережно их хранят… смотрят на них, вспоминая былое… показывают внукам…
— А где она? — полюбопытствовала Марина.
Ольга заговорщически посмотрела на дверь, потом, поколебавшись, подошла к ней и закрыла ее на ключ. Встав на стул, она сняла со стены рамку с дипломом Ждановского училища. Достав из письменного стола скальпель, она ловким движением отделила плотный картон, вставленный в рамку сзади. Из-под диплома на стол выпал старый, пожелтевший от времени бумажный листок, вверху которого выцветшими чернилами, но вполне разборчиво значилось: «Расписка».
— Ну и ну… — прошептала Марина.
— Можешь прочесть, — великодушно позволила Ольга.
Марина, затаив дыхание, прочла реликвию.
— Учись жить, — сказала Ольга и аккуратно уложила листок на место. — У нас есть повод выпить?
— Даже несколько, — сказала Марина, нежно поглаживая в нагрудном кармашке листок, исписанный каракулями Этого, и неосознанно процитировала, может быть, один из упомянутых Ольгой литературных шедевров: — Во-первых, нет повода, чтобы не выпить…
Работа кипела вовсю; банк господ пришел в движение. Количество данных на каждого неуклонно росло. Возраст, биографические данные, рост, вес, цвет глаз и волос, пропорции тела и лица, резус-фактор и группа крови; пульс, давление, температура и их колебания; результаты самых разнообразных анализов, вплоть до анализа тканей на микроэлементы; состояние внутренних органов; кардиограмма, энцефалограмма, допплерограмма; биоритмы, гороскопы, описания запахов, результаты психологических тестов и других испытаний, а также превеликое множество всяких прочих данных, которые она была способна получить или украсть. Среди всех этих данных, пока что разрозненных, скрывались какие-то, присущие лишь Господину. Ее обязанностью было их обнаружить, идентифицировать, описать.
Это был высший пилотаж, завершающий этап ее исследования. Оно перестало быть лихорадочным; она работала как часы. Чтобы обрабатывать большие массивы данных, она купила компьютер и научилась им пользоваться. Одновременно она заканчивала училище на отлично. Ее прочили в институт, но институт был не нужен — учеба лишь отнимала время, а лучшей экспериментальной базы, чем в клинике, она все равно не смогла бы получить.
В середине лета случилось событие, которое прежде надолго выбило бы ее из колеи. Был чудный, теплый, безветренный вечерок; в такое время особенно хорошо работалось. Большое зеркало, видавшее виды, отражало ее сосредоточенный, внимательный взгляд, устремленный в экран новенького компьютера. Она занималась полюбившимся ей трудом — анализом вновь поступивших данных. Она наслаждалась своим спокойствием. В это-то самое время и зазвонил телефон.
Такое происходило нечасто. Всех своих друзей и осведомителей она попросила по возможности не отвлекать ее от важных научных работ, и они осмеливались беспокоить ее только по экстренным случаям — например, если происходил день рождения или нужны были деньги.
После некоторого раздумья она подняла трубку.
— Да.
— Извините за беспокойство, — робко сказал дежурный по общежитию, — но похоже, что к вам посетитель.
— Змей, — недовольно сказала она, — у вас на столе лежит список комнат, принимать в которые запрещено. Моя комната там на первом месте.
— Не совсем так, — поправил дежурный, — накануне сверху был вписан еще один номер, правда карандашом, так что ваша комната теперь вторая по списку.
— Карандашом не считается.
— Я забыл добавить, — сказал дежурный, — что после этого он был обведен чернилами. Боюсь, ваша комната все же вторая.
— Ну, пусть так, — сказала она рассерженно, — ну и что; все равно я никого не принимаю, и вам не следовало даже звонить по этому поводу.
— Но посетитель настаивает.
— Дайте ему от ворот поворот, — посоветовала она.