Испанский сон
Шрифт:
Один раз Он сказал:
— Я знаю, что нужно сделать. Нужно вытеснить память об этом случае из твоего подсознания.
— Ты занялся психологией? — удивилась она.
Он густо покраснел.
— Попалась книжка.
— Как это — попалась?
— Ну, просто. Ехали с коллегой на встречу, вдруг — откуда ни возьмись, пробка. Стоим, ждем. Смотрю — в кармане дверцы книжка. Я и почитал, пока пробка была.
— Что за книжка-то?
— Фрейд…
Она хихикнула. Если в первые дни их любви Он частенько напоминал ей Корнея, то позже она с удивлением обнаружила в Нем некоторые черты медбрата Васи. Два этих совершенно
— Фрейд имел в виду детские страхи, — сказала она.
— Я так понял, что все равно…
Ей стало смешно.
— Ну, и как же Ты вытеснишь?
— Нужно поехать туда, — сказал он, — в эти самые Починки… найти тех парней…
Ей перестало быть смешно.
— Прекрати.
— Почему? Я устрою… не одни же поедем…
— Пожалуйста. Только не это.
Он психанул.
— Почему? Это же скоты… они тебе жизнь исковеркали! Они должны получить свое! Они…
Он искал слова.
— Они перед тобой землю есть будут!
— Кока, — сказала она, — сейчас я заплачу.
— Нет, — сказал Он, — по этому поводу разрешается плакать только Мне.
И действительно заплакал — как обычно, лишь на первые пятнадцать секунд…
Она никак не могла найти случая открыть Ему Царство. Это был парадокс — Он был введен в Царство, не ведая о Нем ничего. Он вовсе не был дураком; Он бы постиг откровение, но что-то все время ее удерживало. В конце концов она решила, что это должно свершиться само собой, постепенно, и прекратила специально искать удобной возможности. Даже если откровения никогда не произойдет, подумала она, ничего страшного не случится. Отец завещал найти Господина и отдаться Ему, что подразумевало введение Господина в Царство, но должно ли Господину открыть— такого в Завете не было. Видимо, это второстепенно, подумала она. И тут же одернула себя: имеет ли она право толковать Завет как ей вздумается? Но, с другой стороны, Корнею было открыто, Корней был введен — не будучи Господином; Кока — Господин! — введен, но остался в неведении, и хоть бы что… Не стоит, подумала она, множить сущностей сверх необходимого; никакой это не парадокс, а просто житейский факт — явное указание на незначительность самой проблемы.
Со своей стороны, она не очень-то интересовалась Его работой и вообще остальной Его жизнью. Цветная фотография Его жены — веселой, темноволосой, на фоне экзотических пальм — стояла за стеклом в красивой рамочке, и она была довольна, что Он не пытался стыдливо скрыть от нее эту фотографию, составлявшую часть Его жизни. Он чем-то торговал, с кем-то договаривался, встречался, ругался и мирился; такой тип деятельности был хорош для их встреч, потому что не так уж сильно привязывал Его к определенному месту и времени.
Иногда Он уезжал на несколько дней за товаром. Он брал с собой сотовый телефон, по которому она могла дозвониться до Него даже когда Он был далеко. Она редко делала это: во-первых, связь все же была плохой, не всегда Его сотовый был в зоне доступности; а во-вторых, при разговоре она слишком сильно начинала
Один раз, пока Его не было, она набрала номер Его домашнего телефона и долго, грустно слушала гудки. Ей понравился изысканный вкус этой грусти. Она повторила свой опыт на следующий день. К ее неудовольствию, после второго гудка трубку подняли, и она услышала незнакомый женский голос. Не туда попала, подумала она, но настроение изменилось, и больше она звонить не стала.
А зря. Хотя, если бы она позвонила, тоже ничего особенного бы не произошло. Она бы сказала Ему при встрече: «Милый, в Твоей квартире как будто кто-то живет?» — «Да, — ответил бы Он, — одна парочка… Пустил вот на время отсутствия — и ребятам добряк, и дом под присмотром…» — «Хочешь, — спросила бы она Его, — я там буду жить без Тебя? Буду убирать… и приготовлю ужин к Твоему возвращению…» — «Ну конечно, — сказал бы Он. — Как-нибудь договоримся…»
Но они не успели бы договориться. Все произошло, как в анекдоте, напомнило ей случившееся годы назад. История ведь повторяется дважды, не так ли? Лязгнул замок, и входная дверь скрипнула. Господин проснулся. Рука Его бросила Царевну. Ужас появился в Его глазах.
— П--дец, — сказал Он. — Жена.
— П--дец? — переспросил задорный голос из прихожей, и женская фигура возникла в комнате. — Ты думаешь? Кому из троих?
— Мне, наверно, — предположил Господин, — ты-то здесь при чем… а уж она — тем более…
— Оденься, придурок, — сказала пришелица, — будем общаться… Так же сейчас положено, да? Морды бить как бы не в моде?
Какой кошмар, подумала она. Такого у нее еще не было… Что ж, через все нужно пройти. С кем-нибудь следующим она вспомнит…
Так она впервые подумала о каком-то другом Господине. Прежде — ни разу не думала. Начиная с момента, когда позвонила Ему, и когда таксофон сработал. Забыла все свои мысли о новой формуле, забыла всю свою информационную пирамиду.
— Какой кошмар, — повторила она вслух. — Такого у меня еще не было.
— А у меня было, — сказала жена Господина. — Через все нужно как бы пройти, разве нет?
Господин вставал, одевался. Мне, наверно, тоже нужно одеться, подумала она. Интересно, подумала, кто мне жена Господина — Госпожа, что ли?
— Как тебя зовут, милая? — спросила ее Госпожа. — Ты же видишь, что нас не представят нас друг другу. Придется как бы самим…
— Марина, — сказала она. — А вас?
— А меня — Котик.
— Котик? — переспросила Марина. Слава Царю… всего лишь Котик, а вовсе не Госпожа.
— Да. Так он меня называет. Ведь ты, я вижу, как бы любишь его?
— Да, — сказала Марина с некоторым вызовом.
— Ну, тогда для тебя только это имя и должно иметь смысл, — рассудила Котик. — Какая разница, что написано в моем паспорте?
— Вы правы, — сказала Марина.
— А как он тебя зовет?
«Царевна», — чуть не сказала она.
— Марина.
— Нет, я имею в виду животное.
— Животное?
— Ну да: зайчик, цыпленок… Обычно у него эти двое. По масти ты больше как бы цыпленок… но вот комплекция… Впрочем, мне отсюда не видно.
Котик повернулась к Господину, который оделся тем временем. Он вообще умел одеваться быстро. Раздевались они примерно с одной скоростью, а вот в одевании Марина всегда отставала от Господина.