Испанский сон
Шрифт:
Осуществляя свою прошлогоднюю затею, она все же вывела новую формулу, оптимизирующую Господина по ряду бытовых показателей. Теперь оставалось только пропустить через эту формулу построенный ею информационный массив. Дальше машина работала сама; не прошло и нескольких дней, как она получила стройную колонку из многих тысяч потенциальных господ, расположенных в порядке убывания своей комплексной привлекательности.
Очередной этап ее работ оказался закончен: подходи и бери. Ей взгрустнулось. Она так привыкла бороться с трудностями. У нее даже возникла мысль вычистить диск и начать все сначала. Эта странная, ненормальная мысль испугала ее; она подумала, что и впрямь способна так сделать под влиянием минутного настроения. Я переутомилась, подумала она; нужно развеяться. Она вышла в коридор, вдохнула милые сердцу больничные запахи и прошлась туда-сюда, автоматически подмечая, что где творится.
Внезапно она зафиксировала вокруг себя некую флюктуацию. Она не могла бы сразу сказать, что случилось. Такое она впервые заметила за собой, читая Корнеевы книги. Большинство из них она читала очень быстро, не вдумываясь в отдельные слова и постигая смысл фраз в целом, и в какой-то момент ей начинало казаться, что в тексте что-то не так. Она начинала вчитываться во фразы более внимательно и обязательно находила опечатку. Это забавляло ее — глаз вылавливал опечатку независимо от работы ее мозга; позже она узнала, что такая способность свойственна многим, не только ей. Так же было и сейчас. Она возвратилась в тот коридор, откуда только что вышла — нет еще; медленно осмотрела холл… кажется, горячее… кактус расцвел? нет, не это… вот оно! Ну конечно. Старый ее знакомый, бывший недруг и заведующий отделением китежской психбольницы Григорий Семенович, все еще сохраняющий сходство с артистом Фарадой, стоял здесь ни с того ни с сего в больничной пижаме и смотрел в окно; она просто увидела его со спины, вот почему флюктуация была распознана ею не сразу.
Она тотчас, как мышка, шмыгнула назад в коридор — неизвестно почему; это было ее обычной, машинальной реакцией на странное обстоятельство. Почему он в пижаме? Она никогда не видела его в пижаме. Да ведь он пациент, догадалась она; всю жизнь лечил других, а сейчас вот и сам оказался в больнице. Ей захотелось подойти к нему. Она выглянула из-за угла и посмотрела.
Григорий Семенович уже был не один. Пожилая дама стояла теперь рядом с ним, интеллигентного вида и такого же, как и он, небольшого росточка, и они, кажется, обменивались нежными приветствиями. Жена, догадалась Марина. Пришла проведать Григория Семеновича. Ага, значит, ее-то он и ждал возле окна; просмотрел, значит. Конечно. Вид у Григория Семеновича был слегка сконфуженный — как же так, проглядел.
Марина вернулась в кабинет и ознакомилась с документами пациентов, поступивших после ее предыдущего дежурства. Вот он. Что ж… бывает и хуже… Ей стало интересно, что у него за жена. Она открыла последний сохраненный ею файл и так же машинально, как отмечала флюктуацию и пряталась в коридор, набрала фамилию нового пациента — и машина тут же послушно выдала ей полный набор информации.
Тут до нее дошло, что файл, который она открыла, был оптимизированным списком потенциальных господ, а вовсе не входом в общую базу данных, как подразумевалось ее машинальным действием. Григорий Семенович гордо занимал в этом оптимизированном списке общее двадцатое место. Иначе говоря, он был потенциальный Господин, да еще какой!.. — по совокупности признаков… Как же так, удивилась она, он не мог бы пройти по состоянию здоровья… с учетом вчерашней госпитализации, продолжила она свою мысль, а база-то формировалась неделю назад; естественно, данных о госпитализации в ней еще не было. Хотела трудностей? — спросил ее внутренний голос. Вот тебе и трудность. Возьми-ка и плюнь на госпитализацию. Возьми и вытащи его из больницы. Двадцатый по списку, среди многих тысяч других… В этом совпадении было что-то мистическое.
Я бы взяла, ответила она голосу, но ведь это знакомый. Даже более того — знающий обо мне так много… помнящий Отца… Ну и что, сказал голос. Каких знакомых ты исключала? Тех, что когда-то прошел твои испытания. Кого ты имела в укромных уголках. А этого разве имела? А что знает тебя — по большому счету, это и лучше; значит, уже не придется слишком много всего объяснять… Помнит Отца? И что? Не рассказывай про Отца…
Какая я сегодня плохая, подумала она, ведь это же ясно, почему его рейтинг так высок — достаточно посмотреть на год рождения супруги… Небось, давно уже вместе не спят… то есть спят, но не трахаются… Да она даже если что-то и заподозрит, молчать будет в тряпочку — лишь бы любимому Гришеньке, или кто он там, было хорошо…
Познакомлюсь-ка я с ней. Посмотрим. Раз уж мы с ним в самом деле знакомы, лучше, если трогательная сцена произойдет прямо в ее присутствии. Почему не сейчас? Именно сейчас; позже будет странно — по идее, ей уже и сейчас полагалось бы знать об его поступлении. Вперед! Давно не импровизировала… Она вышла из кабинета и весело двинулась по коридору.
Все, кажется, вышло хорошо. Взаимное удивление… радость встречи… обзор новостей… анализ случая… Да, начало хорошее. Она даже осмелилась лично проводить Григория Семеновича в палату — ей было интересно, как на это отреагирует его жена; и ей казалось, что реакция была именно такой, какую она бы хотела.
Сердце ее билось радостно, как всегда в преддверии приключений. Она возвращалась в кабинет, собираясь более внимательно посмотреть, каковы сегодняшние дела Григория Семеновича. Не те дела, о которых ей рассказали Григорий Семенович и его жена, а те, что на самом деле.
— Мариночка, — услышала она негромкий голос.
Голос раздавался сзади и принадлежал Анне Сергеевне, кандидатке в Госпожи. Сердце Мариночки екнуло и забилось еще радостней, чем до того. Есть! Клюнула! даже раньше ожидаемого! Она обернулась.
— Извините, пожалуйста, за беспокойство…
— Что вы, Анна Сергеевна… Вы что-то забыли сказать?
— Я просто не хотела говорить при Нем.
Она произнесла это слово с большой буквы, и Марина почувствовала легкий укол ревности. Она еще не успела принять решение, а Анна Сергеевна пользовалась Ее — Царевны — привилегией легко и свободно. Хотя почему это только Ее привилегия? Если Анна Сергеевна — Госпожа, то, значит, и ее — Госпожи — привилегия тоже… Мелькнула и сгинула еще одна мысль, странная, как все сегодня — может, у них свое Царство?.. Абсурд. По возрасту в дочери не годится. Значит, сестра? Да что с ней сегодня творится… точно сумасшедший день… но все это что-то да значит…
— Видите ли…
Анна Сергеевна выглядела смущенной.
— Я слушаю, продолжайте, — улыбнулась Марина так, как она хорошо умела улыбаться со времен своего первого проникновения в психдом. Эта улыбка специально была предназначена для пожилых дам; она делала их сердца мягче воска.
— Как вы знаете, — сказала Анна Сергеевна, — Гриня, то есть Григорий Семенович — врач; Он всю жизнь в медицине. Конечно, это не могло не отразиться на профессиональном составе наших друзей; вполне естественно, что при этой госпитализации не обошлось без их совета, содействия и даже опеки. Казалось бы, это очень хорошо — знать, что к Нему отнесутся внимательно и, может быть, неформально; но, к сожалению, это имеет и негативную обратную сторону.
Она опасливо огляделась вокруг.
— Я могу быть с вами вполне откровенной?
— Ну конечно же, Анна Сергеевна, — тепло сказала Марина. — Как вы уже поняли, я была в дружеских отношениях с вашим мужем; больше того, в один трудный для меня момент он оказал мне услугу, и если бы я сейчас что-нибудь могла для вас сделать, это было бы чрезвычайно приятно для меня.
— Очень хорошо, — сказала Анна Сергеевна. — Дело в том, что и главврач больницы, и Гринин лечащий врач — он же заведующий отделением — наши хорошие друзья. Вместе с тем, они отличные специалисты; я вполне уверена, что они сделают для Грини все, что только возможно, и даже более того. Но я совсем не уверена, что если… если там что-нибудь серьезное… то есть, если…