Испанский сон
Шрифт:
— Ладно, — сказал он, отсмеявшись. — Мы решили?
— Да, — сказала она, глядя на него с обожанием.
— Значит, будешь писать. Моя помощь нужна?
— Не знаю. Я должна подумать. Мне бы собраться с мыслями…
— Что ж.
— А сейчас… может быть, кофе?
— Почему нет.
Она осуществила свое маленькое желание — отнесла в комнату кофе и пристроилась, как вчера, на ковре у журнального столика, в то время как Корней Петрович сел в кресло и взял в руки свою трубочку. Она сосредоточилась. Она вспомнила, как единственный раз, очень давно, писала Отцу из районной больницы. О чем было то детское письмецо? Наверно, о каких-нибудь мелочах, то есть о любви — о том, как ей плохо без Него, как тоскливо. Она не помнила слов того письма, помнила лишь, как сладко было писать, зная, что читать его будет Он, будет держать этот листок бумаги Своими пальцами и вести вдоль этих строк ясными глазами Своими. Она вспомнила, как взволновалась, подумав об этом впервые. Она освятила бумажный листок тогда: вначале поцеловала его… а потом, украдкой, убедившись, что никто не видит, поместила листок под одеяло, медленно провела им по своему телу, погладила Царевну — листком было можно, листок был уже частичкой Отца… и дописывать такое письмо было настоящей лаской.
— Думаешь о письме? — спросил Корней Петрович.
— Да.
— И что ты напишешь? Что именно?
— Ну…
Она замялась, не уверенная, что хочет его помощи в этом.
— Папочка, — предположил адвокат, — расскажи им про Царство, чтобы Тебя поместили в сумасшедший дом — так?
Она подумала.
— Ты прав. Я просто не знаю. Какая я дура…
— Хватит самокритики, — строго сказал он, протянул ей бумагу и стал диктовать. — Отец! Чего сидишь? Пиши! «Так как Царство теперь открыто людям, остается нам лишь проповедовать Его как можно шире, чтобы всем стало ясно, как это хорошо и как правильно Ты все делал. Начала было я проповедовать, э-э… но у меня у одной получается плохо. Не могу без Твоей поддержки». Что-нибудь ласковое здесь нужно, чувствительное…
— «Горько мне без Тебя, сиротливо», — продиктовала Марина самой себе, ощущая себя участницей какого-то до невозможности странного жизненного спектакля, где обычные слова получали многослойный смысл и уже не было просто правды и просто вымысла. Ласка специальным письмом оказалась слишком уж необычной. — «Тоска Сам знаешь какая…»
— На тоске не надо бы концентрироваться, — озабоченно заметил адвокат. — Твоя цель ведь не чтобы Он еще больше переживал, а чтобы начал им рассказывать…
— «Проповедовал бы и Ты тем, кто Тебя неволит».
— Это лучше.
— «Может, отпустят Тебя быстрей; а нет, так все одно благое дело сделаешь — хоть задумаются».
Она замолчала.
— Не знаю, что дальше.
— Последняя фраза плохая, — сказал адвокат. — Не нужно ронять в Него сомнения в удаче этой миссии. Допустим, так… «Не сразу, конечно, Тебе поверят… будут смеяться, глупости говорить… Ты должен проповедовать им терпеливо и упорно. Особенно про змея… про Царя…» Перечитай все, что написала.
Она по инерции начала писать последнюю фразу.
— Как тебе? Может это вообще подействовать?
— Кажется, да, — сказала она с удивлением, зачеркнув пару слов. — Конечно, это нужно переделать… но идея… Мне бы такое никогда не выдумать. Ты просто гений.
— Я просто адвокат.
— Ты гениальный адвокат.
Корней Петрович усмехнулся.
— Иди на кухню и пиши начисто. Дополняй теперь всякими подробностями, чувствами…
— А ты?
— А я посмотрю телевизор. Можно?
— Извини…
Он послал ей воздушный поцелуй. Она ушла на кухню. Она писала долго и сосредоточенно, переписывая несколько раз, так же — тьфу! — как и в милиции, представляя себе, как Отец будет читать ее письмо, держать эту бумагу Своими перстами и вести вдоль строк светлым взором Своим — и Царевна сухо, критично, незыблемо следила за ее работой.
Она дописала, наконец, и какое-то время сидела в отупении, уже потеряв способность оценить последний вариант. Было раннее время — обычное время сладкого часа — но ей уже захотелось спать. Замелькали побочные, смутные мысли… Как сейчас дом — не залезли ли воры? Разрешают ли посещения в психушках? Забыла расспросить Корнея Петровича еще о чем-то… ах да, об Ольге… завтра… потом…
Когда Корней Петрович появился на кухне, она спала, положив голову на исписанные страницы. Он отнес ее в спальню, раздел и уложил в постель, намереваясь затем вернуться на кухню и прочитать то, что она написала. Но это пришлось отложить наутро, потому что она уже не дала ему уйти. Не просыпаясь, как сомнамбула, она вцепилась в него двумя руками, и единственное, что он с трудом сумел сделать перед тем, как лечь рядом с ней — это раздеться, да и то не полностью.
На следующий день Корней Петрович отнес письмо. День был похож на предыдущий — снова она ждала его дома, готовила еду, ждала и переживала, снова, как собачка, радовалась, когда он пришел, снова они сидели и ужинали, и он обстоятельно описывал свое свидание с Отцом и как Отец читал то, что она Ему написала.
— Теперь — что? — спросила она, натешившись рассказом.
— Теперь ждем, — сказал адвокат.
— Я должна привезти Ему вещи.
— Какие вещи?
— Всякие… Белье, книги… Еду…
— Про книги забудь. Насчет остального — я скажу, когда будет можно.
— Но там кормят? Там тепло?
— Да, да…
Она успокоилась.
Они пили кофе. Опять он в кресле с трубочкой, а она — на ковре у журнального столика. Так возникают привычки, подумала она и почувствовала, что нуждается в отдыхе, в ласке. Она заслужила отдых и ласку.
— Ты мне еще кое-что обещал. Позавчера.
— Да?
Он недоуменно потер лоб.
— Хм.
— Про Ольгу, — подсказала она. — Продолжение.
Он крутанул головой и усмехнулся.
— Смотри-ка. Мне показалось, ты так хотела спать…
— Нет, я все помню. Ты замечательный рассказчик.
— Наверно, дело не в том, какой я рассказчик. Просто ты правильно понимаешь мои ощущения…
— Да.
Она видела, что он не готов. Но она не хотела длинных философских разговоров. Ей все острее хотелось ласки. Сладкий час требовал своего.
— Я помню все, что ты рассказывал, — медленно произнесла она, возвращая его к теме. — Напомнить?
Он прищурился.
— Попробуй…
— Ты остановился на… на подмышке…
— Я на ней остановился?
— Позавчера — да… а на самом деле…
— Расскажи мне, — предложил он, — как было на самом деле.
— Но это же было с тобой, — заметила она.
— Ну немножко. Пофантазируй, прошу.
— Хорошо, — согласилась она запросто. — Знаешь, как морские улитки ползут по камням? Они втягивают в себя все, что находят, чтобы обсосать это или проглотить. Так же ползли ваши рты, твой и Ольги. Твой рот полз по ее подмышке и втягивал в себя пахучие и соленые волоски. Ее же рот полз по ноге, забрызганной твоею спермой… Тебе нравится такая фантазия?