Испанский сон
Шрифт:
Но стон, которому она уже готова была порадоваться, как свидетельству своего выполненного долга, не прозвучал. Она почувствовала, как змей покинул ее тело. Она обернулась и посмотрела в глаза адвокату.
Он тяжело дышал, глядя на нее и не говоря ни слова. Он хотел той же ласки, что получил тогда, позавчера. И молчал, милый дурачок, не зная, любо ли ей будет ласкать змея после пребывания его в необычном местечке. Ясно же, что стоит ему слово сказать… Но он стеснялся — чистюля, интеллигент, куритель трубки. Ей захотелось, чтобы он хоть чуть-чуть снасильничал. Ведь он заслужил право на это. И он должен был пользоваться своим правом, а не отгораживаться от нее своей дурацкой стеснительностью.
— Не молчи! — сказала она страстно. — Скажи, чего хочешь!
— Ты знаешь чего, — пробормотал он и отвел глаза.
— Смотри на меня! — потребовала она. — Говори! Ты хочешь, чтобы я взяла в рот? Прямо сейчас? Ты ведь этого хочешь?
Он кивнул.
— Скажи это.
— Я хочу…
— Ну?
— Хочу, чтоб ты взяла в рот. Прямо сейчас.
— Повтори! Повтори!
— В рот! Прямо сейчас!
— О, милый…
Царевна юркнула в сторону, едва не захваченная внезапным, теплым, неожиданно обильным дождем. Губы Марины едва успели окружить назначенный источник, как оттуда тоже хлынуло — вкусное, остро пахучее, ставшее сегодня родным и необходимым.
Они долго молчали. Потом он соорудил ванну для двоих. Чтобы поместиться вдвоем в этой маленькой ванне, они обняли друг друга ногами. И очень хорошо, потому что легко было ласкать руками открывающееся навстречу. И взбитая над водой мыльная пена не давала рассмотреть этих ласк.
— Знаешь, — сказал он, — в Польше, очень давно, была такая королевская чета… Короля звали, кажется, Станислав… а вот как звали королеву, я не помню… Они очень любили друг друга… Вступая в брак, они приняли обет целомудрия — и никогда его не нарушали…
— Правда? — удивилась она. — А как же наследник?
— М-да.
Он задумался. Действительно — как же наследник?
— Не знаю. Но я не об этом хотел сказать.
— Я понимаю.
Сейчас, подумала она, мне сделают предложение. Совместимо ли Царство с браком? Может быть; но сказать это должен Отец. О браке, о наследнике. Как бы я ни любила этого человека — или кого-то другого — Отец превыше всего.
Адвокат не произнес больше ни слова.
Назавтра новостей не было. А еще через день она съездила в деревню, убедилась, что все в порядке с домом, взяла с собой вещи для Отца, вещи для себя, документы. Она приехала в Кизлев последним автобусом и чувствовала себя виноватой оттого, что Корнею Петровичу пришлось обедать и ужинать тем же, что было приготовлено ею на завтрак.
Он встретил ее ласково. Поцеловал на пороге.
— Ну?
— Ничего нового.
— Что теперь?
— Подожди. Поешь вначале.
Он кормил ее молча, как ребенка, пока набиралась ванна. Потом погрузил ее в ванну и мыл, тоже как ребенка.
— Говори же наконец, — не выдержала она.
— Хорошо, — согласился он. — Мы видим, что твое письмо не подействовало. Вывод: нужно другое письмо.
— Почему другое подействует?
— Потому что будет другим по содержанию.
— То есть?
— Может быть, Он начнет говорить, если следствие будет проинформировано независимо. Или, по крайней мере, Он будет думать, что проинформировано.
— Прости… Не понимаю.
— Придется нам порассуждать об оперативной работе, — сказал адвокат. — Отвлекись пока от Отца. Имеется Икс, который должен заговорить… ну, допустим, о каком-то Царстве. Задача такая, чтобы он заговорил, понимаешь?
— Чья задача?
— Неважно чья. Главное, что сам по себе не очень-то хочет он говорить. По меньшей мере, колеблется.
— Ну.
— Есть три варианта. Первый вариант, если никто ему ничего не подскажет. Кроме собственной логики, совести и так далее.
— Ну.
— Этот вариант только он один и контролирует. Непредсказуемый вариант, понимаешь? А время, между прочим, может работать не на него.
— Ну.
— Второй вариант: следствие проинформировано об этом самом Царстве со стороны.
— Кем?
— Пока неважно…
— Нет, важно! Кроме меня, некому рассказать им об этом!
— Я говорю об Иксе, — холодно сказал Корней Петрович. — Не проецируй на свою ситуацию. Представь себе, что Икс — это, например, некий Иисус, которого как-то раз привели к следователю в городе Иерусалиме. Ты слышала об этой истории?
— Ну, — мрачно сказала она.
— И следователь спросил Иисуса: это правда, что ты говорил о каком-то Царстве? Как ты думаешь, почему следователь смог задать такой вопрос?
— Потому что ему донесли.
— Точно. А если бы ему недонесли, зашел бы у них разговор о Царстве?
— Откуда мне знать?
Корней Петрович посмотрел на Марину почти зло.
— Все, — сказала она, — я хочу выбраться из ванны.
— Изволь…
— Я сама вытрусь. Ты не мог бы…
Адвокат смягчился.
— О’кей. Пойду пока приготовлю кофе.
Он ушел. Она вытиралась торопливо, нервно — вот еще новости, опять эта мутная философия — не забывая, однако, посмотреть на себя в зеркало и побрызгаться захваченной из дома душистой аэрозолью. Она вышла из ванной в своем собственном домашнем халатике. Корней Петрович легонько принюхался к аэрозоли и ничего не сказал.
Они сели за столик.
— Давай вернемся к Отцу, — предложила Марина. — Я не знаю, как бы вел себя Иисус, если бы на него не донесли. Я знаю, что Отец молчит.
— Правильно. Вот ты все и сказала.
До нее стала доходить эта механическая логика.
— Значит, я должна пойти и донести на Отца? Чтобы у следователя была причина расспросить Его о Царстве?
— Донести? — переспросил Корней Петрович.
— Это уже было, — пролепетала она, — у Семенова…
— Опять Цвейг, — поморщился адвокат. — Так я и знал. Цирлихи-манирлихи.
— Это… подло!
— Ну-ка прекрати! — взорвался Корней Петрович. — Подло, — передразнил он с отвращением. — Заткни свои нравственные нормы себе знаешь куда? Донести, — произнес он презрительно и усмехнулся. — Господи, какая же ты глупая… Ну, не доноси! Сиди так, жди чуда — только тогда не спрашивай, что делать!