Исторические портреты
Шрифт:
Накануне вечером офицеры распивали чай на артиллерийской палубе, с матросами, среди пушек. Пожелав им спокойной ночи, отправились в кают-компанию. Вместе с Лазаревым распили по рюмке, командир желал видеть всех завтра целыми. Затянули песню. Завязалась немудрёная откровенная беседа, говорили о делах семейных, кое-кто писал завещание.
В десять вечера всё на корабле стихло. Корнилову не спалось, поднялся на верхнюю палубу. Ветер стих. Напротив, на берегу подле крепости и в лагере турок, мелькали огни, перекликались
«А завтра всё загрохочет, заполыхает, — размышлял Корнилов, — все эти утёсы огласят крики и стоны. Кто-то отдаст Богу душу...»
Побудка прозвучала утром, как обычно, в 6 часов. После завтрака матросы переоделись в чистое бельё и платье, офицеры надели мундиры. Расходились, улыбаясь, глядя в глаза друг другу, пожимая руки. Предстоит ли ещё свидеться? Нахимов задержал руку Корнилова:
— Держись, Владимир Алексеевич. Ты — внизу, я — наверху. Как турок палить станет поверху ли по парусам, по декам нижним ли, — закончил, смеясь, — нам с тобой жребий и выпадет.
Весь экипаж занял места по расписанию. Дул тихий встречный ветер, и вначале все суда скучились у входа в бухту Наварина. Спустя час задул лёгкий ветерок, и все суда начали лавировать, чтобы выбраться выше входа в бухту и быть на ветру для свободного манёвра.
С первым ударом послеполуденной склянки, оглянувшись ещё раз на корабль Кодрингтона «Азию», Гейден произнёс:
— Пора. Приготовиться атаковать неприятеля!
Одновременно взлетело разноцветие сигналов для кораблей русской эскадры и барабанная дробь разнеслась по всем палубам и помещениям «Азова».
В считанные мгновения офицеры и матросы разбежались по местам, задымились фитили в артиллерийских палубах, канониры прильнули к пушкам. Корни лов обвёл взором матросов. Физиономии их от напряжения вспотели и лоснились. В обширной, от борта до борта, на десятки метров в длину артиллерийской палубе задувал через открытые порты лёгкий ветерок. В проёмах виднелись ближе к носу береговые укрепления и батареи, откуда начали стрелять одиночные пушки по «Азову», но ядра падали в воду с недолётом, поднимали всплески.
Беспристрастные строки историографа отобразили начало сражения.
«Азов» едва успел миновать укрепления Наваринские, как открылся везде неприятельский огонь, залив покрылся дымом, и «Азов», осыпаемый отовсюду ядрами и картечью, как градом, но управляемый благоразумием, опытной и твёрдой храбростью, невзирая на увеличивающуюся дымную темноту, ни на губительный перекрёстный огонь неприятеля, шёл прямо в глубину залива, туда, куда призывали его и долг и честь и куда пути ничто преградить не могло и где он на пистолетный выстрел от вражеской линии лёг на якоря со шпрингами совершенно на своём месте.
Гг. капитаны кораблей и фрегатов, воодушевлённые примером начальника и чувством собственного достоинства, невзирая ни на ужасную канонаду неприятеля, ни на опасности от брандеров, коих они, идя к своим
Напротив же сего, российский адмирал, вспомоществуемый достойными капитанами, ввёл и поставил свою эскадру с таким искусством и точностью, что оное принесло бы честь и тогда, если бы это делали в обыкновенное время и при всех для сего благоприятных обстоятельствах».
На баке «Азова» лихо распоряжался Павел Нахимов. Командуя носовой батареей, он успевал приглядывать за всеми парусами. Обвеваемый ветерком, вольготно чувствовал он себя, то и дело перенося огонь на слабые места неприятельского корабля.
Другое дело на нижнем деке. Сплошь забитая едким пороховым дымом, замкнутая камора палубы походила на ад кромешный, но моряки не робели. То и дело звонко покрикивали капралы:
— Заряжай!
— Выше по клину меть!
— Товсь!
Корнилов только этого и ждал.
— Пали!
Фитильный ткнул тлевший прут в запальную дырку, очередной грохот и страшный треск покатились вдоль палубы, слились с такими же громкими звука ми, катившимися с другого конца...
А тем временем без перерыва всюду, перекрывая шум, распоряжались капралы:
— Бань крепче!
— Заряд!
— Ядро!
Пока матросы банили пушки, Корнилов выглянул в проем порта. Турецкий флагман, напротив, вдруг вздрогнул и медленно стал разворачиваться, подставляя раззолоченную корму. «Никак, у него шпринг перебило», — мелькнуло у Корнилова.
Он обернулся к матросам:
— Ребята, накатывай живей! Турок корму пока зал.
Капрал сам схватил канаты.
— Навались!
— Товсь!
Корнилов сделал отмашку:
— Пали!
Бортовой залп изрешетил ядрами корму флагмана турок.
Ни на мгновение не выпускал из поля зрения панораму сражения Лазарев. Флагман не вмешивался, ом всё видел и всё понимал, о чём доносил «неустрашимый капитан Лазарев, поставив корабль «Азов» в назначенное место, произвёл столь сильный и беспрерывный огонь, что в скором времени огонь неприятельских кораблей начал умолкать».
Наступили сумерки, но кругом всё полыхало. Тут и там горели турецкие и египетские корабли, взрывались, разбрасывая далеко горящие части рангоута. Пушечная канонада сама собой затихла. Исход битвы был очевиден.