История Лизи
Шрифт:
Скотт замолкает, оглядывается, делает глоток вина. Стакан ему ни к чему, пьет прямо из горла.
– Не такой уж это был и выдающийся прыжок. – Он пожимает плечами. – Разве что для трехлетнего.
– Скотт, Господи, и часто он такое устраивал? – спрашивает Лизи.
– Достаточно часто. Многие случаи я вспомнить не могу. Память словно заблокирована. Но, как я и сказал, этот полностью характеризует остальные.
– Он… он был пьян?
– Нет. Он практически не пил. Ты готова ко второй части?
– Если она такая же, как первая, не уверена.
– Не волнуйся. Часть вторая – «Пол и хороший бул», а время действия – через несколько
– Нет, Скотт.
На его лице удивление, недоумение, он ничего не понимает.
– Нет?
– Нет. – И сейчас не время говорить ему, что он практически ничего не рассказывал ей о своем детстве…
Практически ничего? Просто ничего. До этого дня, под конфетным деревом.
– Ну, – в его голосе слышится сомнение, – я получил письмо из банка отца… Первого сельского банка Пенсильвании… ты понимаешь, как будто где-то есть Второй сельский… и они сообщили, что после стольких лет судебное решение все-таки вынесено, и мне причитается какая-то сумма. Вот я и сказал, почему нет, и поехал туда. Впервые за семь лет, с того момента, как в шестнадцать я окончил Мартенсбергскую городскую среднюю школу. Сдал множество экзаменов, получил папскую стипендию [83] . Конечно же, я тебе об этом рассказывал.
83
Папская стипендия – стипендия, назначаемая для продолжения образования лучшим выпускникам-католикам средней школы от лица Папы Римского.
– Нет, Скотт.
Он неловко смеется.
– Ладно, в общем, я съездил туда. Летите, Вороны [84] , заклюйте и разметайте их. – Он каркает, вновь неловко смеется, еще раз прикладывается к бутылке. Вина в ней уже на донышке. – За дом выручили семьдесят «штук», что-то вроде этого, и я получил три двести, большие деньги, не правда ли? Но, так или иначе, я поездил по нашей части Мартенсберга перед аукционом, и магазин стоял на прежнем месте, в миле по шоссе от нашего дома, и если бы кто сказал мне, когда я был маленький, что до магазина всего лишь миля, я бы ответил ему, что он совсем заврался и вообще ку-ку. Магазин не работал, витрины забиты досками, на двери висела табличка с выцветшей, но еще читаемой надписью «ПРОДАЕТСЯ». Вывеска на крыше была в лучшем состоянии, и на ней любой мог прочитать «МАГАЗИН МЮЛЛЕРА». Только мы всегда называли его «Мюли», потому что так называл его отец. Как называл «Ю. С. Стил» – «Ю. С. Бег борроу энд стил» [85] … и он называл Питтсбург Говняным городом… и… ох, черт побери, Лизи, я плачу?
84
«Балтиморские вороны» – профессиональная футбольная команда (названа в честь «Ворона» Эдгара По, который жил в последние годы и похоронен в Балтиморе). Болельщики и журналисты так подбадривают игроков команды.
85
Английские слова «steel» (сталь) и «steal» (воровать) произносятся одинаково, так что «Американская сталь» (U.S. Steel) у старшего Лэндона превратилась в «Американскую попроси займи и укради» (U.S. Beg Borrow and Steal).
– Да, Скотт. – И собственный голос донесся до ее ушей издалека.
Он берет одну из бумажных салфеток, которые им дали в отеле вместе с ленчем, и вытирает глаза. Когда отрывает салфетку от лица, уже улыбается.
– Пол сказал мне, чтобы я хорошо себя вел, пока он сходит в «Мюли», и я сделал то, о чем просил Пол. Я всегда так делал. Ты знаешь?
Она кивает. Ты хорош с теми, кого любишь. Ты хочешь быть хорошим с теми, кого любишь, потому что знаешь: твое время с ними будет слишком коротким, как бы долго оно ни длилось.
– А когда он возвращается, я вижу, что он принес две бутылки «Ар-си», и знаю, что он собирается сделать хороший бул, и для меня это счастье. Он велит мне идти в мою спальню и полистать книги, пока он будет его делать. В спальне я сижу долго и знаю, это будет длинный хороший бул, и для меня это тоже счастье. Наконец я слышу его крик: мне нужно пойти на кухню и посмотреть на стол.
– Он когда-нибудь называл тебя Скутером? – спрашивает Лизи.
– Только не он, никогда. К тому времени, когда я добираюсь до кухни, его там нет. Но я знаю, что он наблюдает за мной. На столе лежит клочок бумаги и на нем написано «БУЛ!». А еще там написано…
– Одну секунду, – говорит Лизи.
Скот смотрит на нее, изумленно приподняв брови.
– Тебе тогда было три… ему – шесть… или ближе к семи…
– Да…
– Но он мог писать маленькие загадки, а ты мог их прочитать. Не только прочитать, но и сообразить, о чем речь.
– Да? – Брови Скотта поднимаются еще выше, как бы спрашивая: «А что тут такого?»
– Скотт… твой безумный отец понимал, что он измывается над двумя долбаными вундеркиндами?
Скотт удивляет ее, откидывая назад голову и хохоча.
– Да такая мысль просто не могла прийти ему в голову. Просто слушай, Лизи. Потому что это был самый лучший день моего детства, возможно, потому, что это был такой длинный день. Должно быть, кто-то в «Гипсам» серьезно напортачил, и моему старику пришлось работать сверхурочно, не знаю, но дом принадлежал нам с восьми утра до заката…
– И никакой няни?
Он не отвечает, но смотрит на нее так, словно у нее помутилось в голове.
– Никакой соседки, которая могла заехать, чтобы посмотреть, как вы там?
– Наши ближайшие соседи жили в четырех милях. «Мюли» находился ближе всего. Отцу это нравилось, и, поверь мне, всем, кто жил в тех местах, нравилось тоже.
– Ладно. Расскажи мне вторую часть. «Скотт и хороший бул».
– «Пол и хороший бул». Великий бул. Превосходный бул. – Воспоминания разглаживают его лицо. Противовес ужасу на скамье. – У Пола был блокнот с разлинованными страничками, блокнот производства компании «Деннисон», и когда он делал станции була, то вырывал страничку, а потом делил на части по линейкам. Чтобы блокнота хватило на большее время, ты понимаешь?
– Да.
– Только в тот день ему пришлось вырвать две, а может, и три странички, Лизи, таким длинным был тот бул! – В этом радостном воспоминании Лизи видит, каким он был ребенком. – На полоске бумаги, что лежала на столе, я прочитал: «БУЛ!» – на первой и на последних полосках обязательно присутствовало это слово, а ниже, под этим словом…
Прямо под словом «БУЛ» еще одна строчка, большими заглавными буквами, аккуратно выведенными Полом: