История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Доброта, совестливость, сердечность, простота – это как гены, они передаются из поколения в поколение, создавая традиционные национальные свойства, черты, особенности русского характера, русской души. Некоторые критики ратовали за активного героя современной прозы. При этом из числа активных героев современности выбрасывали таких, как беловский Иван Африканович, Екатерина Петровна у Астафьева, Власьевна и тётка Ариша у Сбитнева. Но чтобы прийти к такому выводу, нужно было упростить характеры этих персонажей, сделать их односторонними, неглубокими в глазах читателей. Зачем нужно было некоторым критикам так обеднять нравственную программу этой прозы? Эта программа критиком сведена «всего лишь об один пункт» (скажем, «кротость»,
Мы тоже, как и Астафьев, Лихоносов, Сбитнев, желаем видеть современника личностью духовно значительной, обладающей зрелым гражданским сознанием. Но разве личность современника будет граждански значительной, если исконные черты нашего народа, такие как «беспримерная доброта и душевность», совестливость, простота, не войдут органически составной частью духовного его облика? Вовремя поняли художники, что нашему современнику просто необходимо побывать в их родных местах и поклониться благодарно человеку земли, действительно «безупречно усвоившему её моральные уроки». Некоторые критики во всём этом увидели только лирическое повествование «во славу простых, не тронутых цивилизацией душ». Но это неверно. Все эти герои – люди ХХ века. И всё, что было в этом веке, прочно вошло в их жизнь: революция, строительство социализма, война против фашизма, послевоенная страда. В жизни каждого человека, как и каждого народа, есть глубинные черты, свойства и есть временные, наносные, преходящие. Художник раскрывает душу своих героев, раскрывает их неповторимость, воплощая особенности русского национального духа. Казалось бы, бесспорная истина. И всё же на страницах некоторых журналов и газет оспаривается это положение.
А стоит ли забывать, что проблеме национального характера, выявлению национального духа в искусстве много внимания уделял А.М. Горький?
«На вопрос, что наиболее характерно и выгодно для Франции, что отличает дух её от духа других наций? – я ответил бы: мысль француза почти совершенно чужда фанатизма, и точно так же ей чужд пессимизм» (Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 24. М., 1950. С. 249). Почти в то же время в статье о Лескове он писал: «Нам снова необходимо крепко подумать о русском народе, вернуться к задаче познания духа его» (Там же. С. 235).
Белинский высоко отзывался о тех явлениях литературы и искусства, в которых художнику удавалось выявить «русский дух». Такими художниками были Пушкин, Гоголь, Лермонтов. В частности, о «Песне про царя Ивана Васильевича…» он писал: «Здесь поэт от настоящего мира неудовлетворяющей его русской жизни перенёсся в её историческое прошедшее, подслушал биение её пульса, проник в сокровеннейшие и глубочайшие тайники её духа, сроднился и слился с ним всем существом своим…» (Белинский В.Г. Избр. филос. соч. М., 1948. С. 284).
Оказывается, не только по страницам статей М. Лобанова и Вл. Солоухина «разгуливают духи, духи, духи» (как могут духи разгуливать – это уж на совести критика из «Юности»), но и по страницам Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Горького.
Белинский, говоря о национальных различиях, утверждал: «И это различие не внешнее, но внутреннее; оно замечается в самом духе, а не в одних формах» (Там же. С. 341).
«Что же до хорошего, которое составляет основу и сущность нашего национального духа, оно вечно, непреходяще, и мы не могли бы от него отрешиться, если б и захотели» (Там же. С. 344). Нам дороги эти слова.
Молодые писатели 60—70-х годов пошли в деревню и обнаружили там алмазные россыпи русского народного языка (вспомните прекрасную статью К. Паустовского в «Литературной газете» (1955. 9 апреля): «Простые эти слова открыли мне глубочайшие корни нашего языка. Весь многовековой опыт народа, вся поэтическая сторона его характера заключались в этих словах (родник, родина, народ) – эти слова как бы родня между собой»; цельность и глубину нравственного облика русского мужика. Не восхищаясь, не умиляясь виденным, а показывая русского человека таким, каков он есть на самом деле, художники стремились тем самым ещё выше поднять его самосознание, дают ему понять, что он собой представляет в данный момент и что ему надлежит делать для собственного самоусовершенствования.
Ещё во времена Белинского находились такие критики, которые национальное противополагали всему человеческому. «Национальность, – утверждали они, – выражает собою всё, что есть в народе неподвижного, грубого, ограниченного, неразумного». Но «разделить народное и человеческое на два совершенно чуждых, даже враждебных одно другому начала, – говорил Белинский, – значит впасть в самый абстрактный, в самый книжный дуализм» (Белинский В.Г. Избр. филос. соч. С. 301).
Привожу эти слова не случайно. Авторам журнала «Юность» пришли в голову те же мысли, которые великий критик относил к разряду «фантастического космополитизма». Стоило М. Лобанову вспомнить о русском национальном духе, пронизывающем многие произведения последних лет, как иные критики тут же начали упрекать его в пристрастии к «застывшему, ушедшему в прошлое деревенскому укладу». Иронически заговорили о «неизменных», «исконных», «корневых» нравственных устоях, от века присущих русскому народу. Стоило одним сказать о современном русском мужике как хранителе искони присущих ему высоких нравственных качеств, как им тут же напомнили, что Королёв и Курчатов тоже воплощают в себе лучшие черты сегодняшнего народного сознания. Как будто последнее опрокидывает первое!
Можно упрекнуть М. Лобанова разве только в том, что он разделяет взгляды Белинского на русского мужика, но упрекать его в «эпигонско-славянофильском представлении о народе и народности» – это, по крайней мере, показывать плохое усвоение университетской программы.
«Россию нужно любить на корню, в самом стержне, основании её», корень же, стержень России – «простой русский человек, на обиходном языке называемый крестьянином и мужиком…» (В. Белинский).
В индивидуальности различных персонажей резко проглядывают черты, которыми национальности отличаются друг от друга. Художник должен улавливать эти национальные особенности своего народа и воплощать их в художественные образы, что и делает их своеобразными, неповторимыми.
Д.Н. Овсянико-Куликовский замечал, что «национальные типы» может воспроизвести только художник слова путём «тонкого психологического анализа», потому что он располагает «всей роскошью красок речи и образных приёмов творчества» (Овсянико-Куликовский Д.Н. Психология национальности. Пг., 1922. С. 5), он передаёт путь исторического развития, который определяет своеобразие быта, нравов, привычек, обычаев, и всё это определяет национальные традиции.
Великий русский художник Крамской писал Репину, критикуя его картину на сюжет, чуждый ему (разговор идет о «Парижском кафе»):
«Что ни говорите, а искусство не наука. Оно только тогда сильно, когда национально.
Вы скажете – а общечеловеческое? Да, но ведь оно, общечеловеческое, пробивается в искусстве только сквозь национальную форму» (Репин И.Е., Крамской И.Н. Переписка 1873—1885 гг. М., 1949. С. 109) (курсив мой. – В. П.).
В письме к Н. фон Мекк от 9 февраля 1877 года П.И. Чайковский замечал:
«Как бы я ни наслаждался Италией, какое бы благотворное влияние ни оказывала она на меня теперь, а всё-таки я остаюсь и навеки останусь верен России…