Из Питера в Питер
Шрифт:
— Мы — ничьи!
— Мы сами по себе!
— Скоро вы нас отпустите?
— Мне в уборную надо, — заявил Миша.
Но к его крайнему удивлению, солдат погрозил кулаком...
Около вагона старших девочек прохаживались два юных чеха в форме не то офицеров, не то солдат. Тося уверяла, что это офицеры, и пыталась с ними кокетничать. Чехи делали вид, что не обращают внимания на девочку, но нет-нет да и косились на Тосю: очень она была хорошенькая.
— Слушай, как ты можешь? — хмурилась Катя. — Ведь это, в конце концов, враги!
—
Не выдержав, они заулыбались...
В это время начальница и Николай Иванович бросились в город искать, кто бы помог следовать ребячьему эшелону дальше или хоть отвел какое-нибудь временное помещение... Начальница, которую очень подходяще звали Олимпиадой Самсоновной, внушала Николаю Ивановичу, что оставаться тут нельзя, что для всех, даже для местной власти, лучше пропустить эшелон дальше, чтобы не заботиться о ребятах.
— Ведь нам надо не только крышу, но и пропитание. На триста человек! — повторяла она и при этом совсем не походила на Екатерину Вторую...
Они повернули к центру, и тут Олимпиада Самсоновна словно споткнулась и остановилась...
Это была маленькая площадь, куда выходило приземистое здание с широким балконом. С балкона свешивались три трупа. Видны были только неживые ноги и упавшие на грудь головы, повисшие пряди волос. Туловища закрывала черная классная доска. На ней наискосок, хорошим почерком, было написано: «Большевики».
Николай Иванович отвел начальницу в сквер, усадил на скамейку, откуда не видно было страшного балкона, дал ей отдышаться. Несколько минут она не могла сказать ни слова. «Почему — классная доска?» — хотела спросить Олимпиада Самсоновна, но постыдилась.
— Может, вы вернетесь к детям? — предложил Николай Иванович.
Ей очень хотелось вернуться к детям... Но она сердито взглянула на Николая Ивановича, встала и пошла вперед.
После долгих мытарств им удалось получить разрешение временно занять пустующие казармы на окраине города.
— Временно! — подняло палец какое-то руководящее лицо, механически стряхивая пепел и перхоть с лацканов пиджака. — Казармы могут в любой момент понадобиться.
— А питание? — твердо спросила начальница.
Руководящее лицо замахало руками:
— Уповайте на частную благотворительность. Только! Только! — кричал он, не давая Олимпиаде Самсоновне открыть рот и бесцеремонно выпроваживая их вон.
Когда, падая от усталости, они добрались наконец до выделенных детям казарм, то обнаружили, что прямо перед казармами — холерные бараки, куда свозили и только что заболевших и умирающих...
9
Ребята проводили в своем эшелоне последнюю ночь. Теперь, перед черной неизвестностью, вагоны представлялись родным домом...
И в эту же ночь подошли остальные детские эшелоны. Догнали наконец...
— Как раз вовремя, — сказал Николай Иванович, встречая прибывших.
Все четыре эшелона белогвардейцы выгружали одновременно. Власти ссылались на то, что помещение детям выделено.
— А домой теперь как же? — спрашивал Миша Дудин. — Пешком, что ли?
До казармы, во всяком случае, пришлось добираться пешком. Теперь их было не триста, а восемьсот человек...
Они кое-как построились. Девочки особенно стеснялись идти в строю.
— Что мы, приютские какие-нибудь? — фыркали меньшие, нарочно покидая строй, как ни уговаривала их Анечка.
Старшие, даже такие серьезные, как Катя-Екатерина, просили дать им адрес казармы, уверяя, что они отлично доберутся сами, только бы не идти строем. Володя, конечно, стоял рядом и поддерживал Катю. У него появился снисходительный тон по отношению к событиям, как у единственно серьезного человека, когда даже взрослые играют в какие-то недостойные игры...
— Странно, — повторял он, иронически подергивая плечом. — О таких вещах предупреждают. Предвидят, что ли. Нечего сказать, завезли...
Хотя учительницы, повинуясь Олимпиаде Самсоновне, вышли на проезжую часть и пытались собрать колонну, им тоже казалось диким идти через весь город по середине улицы, чтобы на них все глазели...
— Значит, нам идти в строю? — приставала добродетельная «Литература» к Николаю Ивановичу.
Он пытался все обратить в шутку. Поручил Ларьке идти правофланговым, и обязательно с песней:
— Только, чтобы песня была, сами понимаете, нейтральная...
Ларька отдал честь. И колонна тронулась наконец под несколько неожиданную песню:
Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает...— Надо бы повеселее, — засомневался Николай Иванович.
— А чего веселиться? — отмахнулся Ларька и завел следующий куплет. У него и эта песня звучала вызовом, но остальные пели жалобно...
Замыкал колонну Аркашка с учительницами и со своими приближенными — Мишей Дудиным и его друзьями.
Но как ни бодрился Николай Иванович, как ни старались Ларька и Аркашка, настроение у ребят было самое панихидное. Пели немногие, да и у тех лица были не геройские, а грустные... Некоторые девочки даже плакали на ходу и спрашивали друг дружку шепотом:
— Что же с нами теперь будет?
Каждый тащил свои вещи. Сразу стало ясно, что многим меньшим, особенно девочкам, это не по силам. Ростик предлагал свои услуги тем, у кого барахлишка было побольше, но от него шарахались... Часть груза у маленьких взяли учительницы, часть старшие. И те и другие не привыкли таскать тяжести; они то останавливались, то пытались как-то переупаковать вещи на ходу.