Избранное: Христианская философия
Шрифт:
Если Декарт не утверждал ничего подобного учению Дунса Скота о главенстве божественной воли, то и Дунс Скот, со своей стороны, не придерживался ничего подобного декартовскому учению о творении Богом сущностей блага и вечных истин. Наше утверждение не содержит ничего нового, и те, кто знакомился с Дунсом Скотом из первых рук, на этот счет не заблуждаются [264] . Посмотрим на данный вопрос с той точки зрения, которая нас здесь особенно интересует: возможного сопоставления Дунса Скота и Декарта. Прежде всего нужно признать, что Дунс Скот приписывает творящей воле Бога гораздо больше свободы, чем св. Фома; точнее, он гораздо охотнее, нежели св. Фома, настаивает на абсолютной недетерминированности, которую надо признать в конце концов за этой волей. И один, и другой теолог согласны, что воля Бога сама по себе обращается лишь к наисовершеннейшему благу, каковое есть ее собственная благость; таким образом, она необходимо желает лишь того, что сущностно связано с ее собственной благостью, каковы все божественные атрибуты и действия (processions divines). Что касается сотворенных вещей, то они связаны с благостью Бога лишь акцидентальным образом, потому что творения ничего не могут прибавить к Его собственной благости, подобно тому как точка ничего не добавляет к линии [265] . Поэтому Бога ничто не вынуждает желать творений. Зададимся теперь вопросом, мог ли Бог пожелать иных творений, нежели те, которых Он пожелал. Скот отвечает, что Бог мог бы, потому что никакое творение не соединено необходимым образом с Его сущностью. Мог ли бы Бог пожелать творений, подчиняющихся другим моральным законам, нежели те, которым Он их подчинил? Да, потому что эти законы и их справедливость не соединены необходимым образом с его сущностью. Так же как и сами творения, законы, посредством которых Бог воздействует на творения, во власти Бога. Ибо если закон, согласно которому действует некоторое существо, как и справедливость этого закона, находятся в его власти, оно может действовать противно данному закону и все равно действовать справедливо, потому что может сделать справедливым и иной закон. Так, король по своему усмотрению определяет законы, по которым он управляет своими подданными. Следовательно, имеются некоторые общие законы относительно того, что следует делать, установленные божественной волей, а не божественным разумом первично по отношению к акту воли. Бог может избрать и другие. Например, разум Бога предлагает Его воле такой закон: никто не может спастись без благодати. Если этот закон нравится свободной воле Бога, то он будет справедливым; и то же относительно всех других законов. Таким образом, что касается божественного могущества, называемого potentia ordinata [9*] , оно может действовать лишь сообразно тем законам, которые само на себя наложило; но если рассматривать абсолютное могущество Бога, то оно может действовать и вопреки этим законам, и Его действие все равно будет справедливым, и тут нет никакого противоречия. Подобно тому, в самом деле, как Бог может действовать иначе, чем Он действует, Он мог бы установить другой закон, и закон этот будет тем не менее справедливым; ибо если Бог его устанавливает, он и становится справедливым, так как любой закон является справедливым только потому, что принят божественной волей [266] . Это верно относительно порядка морального, но столь же верно и относительно порядка природного. Если
[264]
См. например, статью Фонсгрива (Fonsegrive) «Дуне Скот» в Grande Encyclopedic См. также <работу> Плужанского {Pluzanski) «Essai sur la philosophie de Duns Scot», где автор удачно выступает против этой легенды. Следует также обратить внимание на замечательный труд д-ра о. Партениуса Мингеса (P.Parthenius Minges) «1st Duns Scotus indeterminist?» Mimster, 1905. Тем не менее мы считаемлеобходимым подойти к этой проблеме с несколько другой точки зрения.
[265]
«Quum voluntas Dei non feratur per se nisi ad bonum adaequatum quod est bonitas sua, non fertur ad volendum necessario nisi ilia quae suae bonitati essentialiter sunt annexa, qualia sunt omnia divina et sola intrinseca. Omnis autem creatura ad bonitatem Dei accidentalem habet ordinem, quia ex eis bonitati suae nihil accidit, sicut nee punctum additum lineae»[8*] (D[uns] Scot. De rer. Princip., qu. 4.
– Wadding HI 29).
[9*]
могущество упорядочивающее.
[266]
«Sed quando in potestate agentis est lex, et reclitudo ejus, ita quod non est ricta, nisi quia est ab illo statuta, tune potest recte agere agendo aliter quam lex ilia dictet; quia potest statuere aliam legem rectam, secundum quam agat ordinate… Ista possent exemplificari de Principe et subditis, et lege positiva, etc. Sed quando intellectus offert voluntati divinae talem legem, puta quod omnis glorificandus prius et gratificandus, si placet voluntati suae quae libera est, recta est lex: et eta de aliis legibus… ideo sicut potest aliter agere…» etc.[10*]; см.: Loc. cit., p. 6.
[267]
«Si faceret (scil. Deus) alio modo res quam ordinatum est eas fieri, non propter hoc inordinate fierent: quia si statueret alias leges secundum quas fierent, eo ipso ordinate fierent»[11*] (Dfuns] Scot. Op. Oxon. 1, dist. 4, num. 4).
Кажется, что именно это и утверждает Дунс Скот в известном тексте, который, по-видимому, и породил главные недоразумения относительно его подлинной мысли. Если мы спросим, говорит Дунс Скот, почему божественная воля определила себя в пользу одного члена противоречия, а не другого, то я отвечаю: Аристотель сказал, что только ум, не владеющий логикой, будет требовать доказательств для всего, ибо сами принципы доказательства не могут быть объектами доказательства. Так же обстоит дело и с принципами случайных вещей, иначе мы уходили бы в бесконечность в последовательностях случайного, потому что случайное не вытекает из необходимого в силу природной необходимости. Воля, которой Бог желает такую-то вещь и производит ее в такой-то момент времени, является первой и непосредственной причиной, для которой не надо искать других причин. Точно так же, как нет оснований, определивших Бога к желанию того, чтобы человеческая природа существовала в таком-то конкретном индивиде, нет оснований, определивших Его к желанию того, чтобы такая-то вещь существовала в такой-то, а не другой момент. Поскольку Бог пожелал, чтобы было так, стало благом то, что это так; и искать причину для такого суждения, несмотря на то, что оно случайно, — значит искать причину там, где ее нет [268] .
[268]
«Indisciplinati est quaerere omnium demonstrationum… principiorum enim demonstrationis non est demonstratio. Et eodem modo in contingentibus… Et ideo ista voluntas, qua vult hoc et producit pro nunc, est immediata et prima causa, cujus non est aluqua alia causa quaerenda. Sicut enim non est ratio, quare voluit naturam humanam in hoc individuo esse… ita non est ratio, quare hoc voluit nunc et non tune esse, sed tantum quia voluit hoc esse, ideo bonum fuit illud esse, et quaerere hujus propositionis, licet contingentis, immediate causam, quaerere causam sive rationem, cujus non est ratio quaerenda»[12*] (ibid., lib. 2, dist. 1, qu. 2, n. 9.
– Wadding II 65).
Но что именно понимает Дунс Скот под «причиной» и под «основанием»? Эти «causa sive ratio» [13*] , которые не следует приписывать божественной воле, понимаются как действующая и полная причина. Сказать, что божественная воля не имеет ни причины, ни основания, еще не значит сказать, что у нее нет ни причины, ни основания какого бы то ни было вида; это значит только, что ей нельзя приписывать такой причины или основания, которые позволили бы дать ей достаточное объяснение и которые бы полностью ее определяли. Еще точнее, божественная воля не имеет движущей причины (cause motrice), и в действиях, которыми Бог производит творения, роль такой причины играет сама воля; божественный разум является лишь упорядочивающей причиной (cause ordonnatrice), а божественное могущество только осуществляет решения воли. Но движущая причина и действующая причина суть одно; поэтому воля Бога в конечном счете есть действующая причина всех вещей и несводима ни к какой другой причине, потому что разум лишь направляет, а могущество лишь осуществляет. В этом, и только в этом, смысле нельзя приписывать причин свободным решениям божественной воли, высшей действующей причины всех творений [269] . Но, хотя и верно признано, что осуществляющего могущества и познания разума не достаточно для создания вещей, тем не менее эти два божественных атрибута остаются частичными и вторичными причинами вещей. Воля Бога — единственная истинная действующая причина, она — причина по преимуществу, для нее уже не следует искать никакой иной причины, но и она не является единственной причиной. Могущество, которое осуществляет, и особенно разум, который упорядочивает и направляет, также вносят свой вклад в творение; ибо допустить, что разум управляет, даже и признавая, что, собственно говоря, он не движет, все равно значит приписать ему роль, заслуживающую рассмотрения.
[13*]
причина, или основание.
[269]
«Item, potentia executiva existente, et intellectu cognoscente rem producendam, non propterea res producitur, nisi imperet voluntas et ad opus potentia applicetur, ut patet in artifice. Unde potentia executiva videtur exxe quasi instrumentum; scientia, vel intellectus quasi ordinans; voluntas autem ut movens; sed efficiens et movens idem sunt; potentia autem etsi movet motum exequendo, movetur tamen primo a voluntate: ergo ei debetur principaliter ratio moventis, ergo potissima ratio causalitatis est in voluntate»[14*] (Duns Scot. De rer. Princ. 4, 2–3, 19.
– Wadding III 21).
В самом деле, если мы учтем вытекающие из такого различения следствия для всей системы, мы поймем, что оно лишь слегка модифицирует учение св. Фомы, которому она себя противопоставляет. Если, заявив, что нет другой действующей причины, кроме воли, мы признаем тем не менее, что она распространяется только на то, что может схватываться разумом, то это будет означать, что мы скорее изменили не общепризнанные соотношения этих Божественных атрибутов, а слова, которыми их обычно выражали. В самом деле, Дунс Скот, как и св. Фома, недвусмысленно признает, что Бог не может реализовать противоречивое. Без сомнения, Бог, содержащий все совершенства, какие только могут быть в тварях, должен содержать в себе в самой превосходной степени и все несовместимые качества; вот почему, кстати, он имеет способность производить их одновременно и единым актом воли. Нет поэтому ничего удивительного в том, что холодное и горячее, эти несовместимые качества, в равной мере проистекают от него. Но с членами противоречия дело обстоит по-другому; противоречие не имеет природы бытия и, следовательно, не может быть произведено Богом [270] . Бог мог бы, как мы видели, перевернуть основания природного порядка; Он мог бы установить этот порядок на совсем иных основаниях, чем те, которые Он им дал, но и эти основания и этот порядок не могут быть самопротиворечивыми; поэтому в данном случае сущности вещей выходят за пределы свободного выбора Бога, и не в Его власти дать им содержание, отличное от того, какое они имеют. Даже если бы Бог пожелал, Он не мог бы наделить огонь интеллектом и волей, потому что это противоречит природе огня [271] .
[270]
«Sed Deus… claudit in se omnem rationem perfectionis altiori modo quam sit in creaturis: ergo potest producere quidquid producunt omnes creaturae, et modo altiori, et etiam plura; quia nunquam creaturae hauriunt omnes modi essendi qui sunt in Deo; igitur si Deo nullum esse deficit, quod altiori modo non participat, omnia quae habent quocumque modo rationem entis potest producere immediate. Et ista est causa, quare sola contradictoria a Deo non possunt fieri; quia non claudunt aliquam rationem entis»[15*] (ibid., 2, 2, 13.
– Wadding III 8). См. у Минreca: Op. cit., p. 127; многие цитаты в этих текстах из «Ор. Охоп.» Дунса Скота содержат то же самое учение.
[271]
«Nec sequitur quod ignis manens ignis possit fieri melior si capax intellectus vel voluntatis, quia non potest esse istorum»[16*] (Duns Scot. In I-ma Sent. dist. 43.
– Wadding V 1363).
И, подобно тому как божественная воля не может нарушить правило истинного, она не может нарушить правило блага, которое предоставляет ей разум. Божественная воля, как мы видели, необходимо направляется «ad bonum adaequatum quod est bonitas sua» [17*] . Бог не может не желать свою собственную благость [272] . С другой стороны, что касается несовершенных благ, которые Бог может желать или не желать, как Ему будет угодно, то Его воля выбирает опять-таки под управлением Его разума. При этом уже было признано, что ничто не может двигать божественную волю; она не имеет движущей, т. е. действующей причины, но она, хотя и недвижима, однако направляема разумом. Воля Бога действует в соответствии с Его познанием, которое не приводит ее в движение, но направляет ее к различным целям, которые она может перед собою ставить [273] . Так что, когда Дунс Скот начинает комментировать физику Аристотеля, он постоянно прибегает к финалистским объяснениям. Для него, как для всех его современников, Земля есть прежде всего обиталище человека, и все вещи на ней устроены для его пользы и удобства. Это общее воззрение выражается в отдельных объяснениях различных природных явлений. Для объяснения конечной причины ветров он приписывает им в качестве их главной задачи собирания облаков. Кроме того, ветры предназначены для перемещения облаков из одного района в другой, чтобы обеспечить орошение земли дождями. Наконец, ветер предназначен сохранять здоровье деревьев: в самом деле, подобно тому, как человек и животные для сохранения своего здоровья нуждаются не только в пище, но и в упражнении, деревья тоже нуждаются в некотором количестве упражнений, и ветер доставляет им эту возможность, раскачивая их [274] . Таким образом, Дунс Скот не утверждает ни того, что Бог может реализовать противоречие, ни того, что Его воля не руководствуется никакими целями, предоставляемыми разумом.
[17*]
к благу, адекватному тому, что есть само благо.
[272]
«Item finis movet alia; ergo ultimus finis simpliciter movet omnia simpliciter, et a nullo movetur: hoc est Dei bonitas; ergo voluntas a sola bonitate movetur»[18*] {Duns Scot. De rer. Princ. 4, 2–3, 22.
– Wadding III 22).
[273]
«Item, omne movens facit aliquam impressionem in moto, ac per hanc, re vel ratione, arctat mobile: ergo si voluntas divina movetur a creaturis coarctant eam, et sic diminueret de ratione libertatis; sed oportet dicere, quod Deus per omnem modum libertatis producit res, alioquin ab eis dependeret: ergo a nullo divina voluntas movetur. Dicitur tamen, quod voluntas Dei operatur secundum rationem et scientiam, non moventem sed dirigentem, secundum modum nostrum intelligendi»[19*] (ibid.).
[274]
«De causa finali venlorum. De causa finali dicitur quod ventus est principaliter et primo propter congregare nubes… Secundo movetur ventus propter deferre nubes de una regione in aliam, propter irrigationem terrae, ita quod per conversionem nubis in aquam diversae partes terrae irrigentur propter motum nubis a vento. Tertio potest dici quod est propter salutem arborum: quia sicut homo et alia animalia praeter nutrimentum indigent quodammodo exercitio, ut melius conserventur in sanitate: ita consimiliter molus arborum est eis per ventum exercitium»[20*] (Duns Scot. Lib. 2, Meteor. 4, 4, 7.
Мы можем, впрочем, выдвинуть и более сильное утверждение. Дунс Скот не только не утверждал ничего из того, что говорил о свободе божественной воли Декарт, но в известном смысле его волюнтаризм даже дальше от Декарта, чем интеллектуализм св. Фомы. Сохраняя за одной только волей все действующее начало акта творения и четко отделяя подчиненную роль разума от главенствующей роли воли, Дунс Скот в гораздо большей степени проводит различение божественных атрибутов, чем св. Фома. Если св. Фома допускает между ними простое различение разума и вообще старается не формулировать его прямо, Дунс Скот вводит различение формальное и даже в какой-то степени реальное. Он показывает реальность этого различения с отличающей его настойчивостью. Возможно, он не доходит до утверждения, что разум и воля Бога реально различны в абсолютном смысле слова, но заметно, что обычно признаваемое различение между этими атрибутами кажется ему недостаточным и его не удовлетворяет [275] . Именно он, встав на точку зрения эманации божественных ипостасей, заключил о внутреннем различии между божественными атрибутами, которое позднее критиковал Суарес: поскольку Сын, являющийся Словом, происходит из разума, а Святой Дух, который есть Любовь, происходит из воли, отсюда необходимо, что в самом Боге должно быть какое-то различие между разумом и волей [276] . Различие между сущностными совершенствами Бога не является, следовательно, простым различением рассудка, различением, обусловленным всего лишь нашими различными способами рассмотрения одного и того же формального объекта. Эти совершенства также и формально различны, и мудрость, рассмотренная сама по себе, не смешивается с благостью (bonte), но от нее формально отлична. Впрочем, то же признается относительно мудрости и доброты (bonte), существующих в человеке, но относительно Бога различие между ними отрицается под тем предлогом, что в Нем они бесконечны. Однако бесконечность не разрушает формального основания, по которому Ему приписываются эти атрибуты; бесконечная благость — это все равно благость, а не мудрость, и наоборот. Поэтому, если мы не хотим вообще смешивать мудрость и благость, их тем более не следует смешивать в случае, когда они представляются нам бесконечными; даже тогда они не являются формально тождественными, и если бы можно было определить бесконечные атрибуты, то они получили бы различные определения [277] . Если подумаем, что для Декарта отличительной чертой божественной свободы является абсолютное единство разума и воли и отсутствие малейшего различия между божественными атрибутами, мы поймем, что как по духу, так и по букве концепция Дунса Скота диаметрально противоположна декартовской. Поэтому вовсе не здесь надо искать источники учения Декарта о свободе Бога.
[275]
«… ergo, distinctio attributorum, non est tantum rationis sed aliquo modo ex natura rei»[21*] (Duns Scot. In I-ma Sent. 8, 4.
– Wadding V 759).
[276]
«Distincitio attributorum fundamentum est respectu distinctionis emanationum personalium, quia Filius procedit naturaliter nascendo, tanquam verbum conceptum in intellectu. Spiritus sanctus procedit libere spirando, tanquam amor conceptus in voluntate, et non ut verbum: quod non potest esse nisi esset aliqua distinctio intellectus et voluntatis ad intra»[22*] (ibid.
– Waddung V 754).
[277]
«Inter perfectiones essentiales non est tantum differentia rationis, hoc est, diversorum modorum concipiendi idem objectum formale… Sapientia in re formaliter non est bonitas in re. Quod probatur, quia si infinita sapientia esset formaliter infinita bonitas, et sapientia in communi esset formaliter bonitas in communi: infinitas enim non destruit formaliter rationem illius cui additur… Est aliqua non identitas formalis sapientiae et bonitatis, in quantum earum essent distinctae defmitiones si essent defmibiles»[23*] (ibid.
– Wadding V 767).
Некоторые историки Декарта пытались проводить другое сопоставление, привлекшее к себе несравненно меньше внимания, чем вышеизложенное, но которому тем не менее следует дать обоснованную оценку. Речь идет о сближении картезианской концепции свободы Бога с некоторыми текстами Мерсенна по тому же самому вопросу [278] . С исторической точки зрения такие сближения в высшей степени интересны. Даты появления трудов Мерсенна, из которых взяты соответствующие тексты, таковы, что гипотеза об их влиянии на Декарта выглядит весьма правдоподобной. Его «Quaestiones celeberrimae in Genesim» [24*] , которые могли подтолкнуть Декарта к принятию учения о врожденных идеях и Ансельмова доказательства существования Бога, появились в 1623 г. Работа «Нечестие деистов» (L'lmpiete des Deistes), из которой взяты фрагменты, упоминаемые авторами данного сближения, вышла в 1624 г. «Истина наук» (Verite des sciences) появилась в 1626 г. Как раз в это время формировалась мысль Декарта, и хотя ничто не доказывает с полной определенностью, что Декарт читал эти труды, все наводит на такую мысль: тесная дружба, которая с тех пор связывала Декарта и Мерсенна, заставляет думать, что он хотя бы бегло, но просмотрел книги своего друга.
[278]
См. по этому поводу <работу> Эспины (Espinas) «Pour l'histoire du Cartesianisme». (Rev. de met. et de mor., май 1906 г.). В этой работе содержится много отсылок к различным текстам Мерсенна, а в том, что касается божественной свободы, — к работе «L'Impiete des Deistes», p. 50, 310, 520. См. также: Адан XII 140 и примеч. а.
[24*]
«Наиболее часто задаваемые вопросы относительно Книги Бытия».
В самом деле, подобно тому, как Декарт распространяет догму творения на все, даже вечные, истины, Мерсенн в 1624 г. в работе «Нечестие деистов» писал: «…мораль есть соблюдение в наших действиях правила воли, каковое выступает, на наш взгляд, как предписание разума; но в Боге это сама его воля, так как у Него нет другого правила, другого закона или обязательства, нежели Он сам, так что моральность свободных действий Бога, каковы его милосердие, благодать и любовь к нам, не подчиняются никакому закону, который божественный интеллект задавал бы воле, но только божественной воле, единственно непогрешимой по своей природе, ибо только она есть свое собственное правило и формальный принцип своих моральных действий» [279] . Однако если рассмотреть этот текст более внимательно, мы увидим, что высказывания Мерсенна весьма далеки от того, что впоследствии утверждал Декарт относительно свободы Бога. Единственное утверждение, которое выглядит общим у обоих философов, — что божественный интеллект не дает воле Бога никакого закона; но важно понять, какой смысл Мерсенн в него вкладывает. Речь вовсе не идет о таких вечных истинах, как математические истины или сущности вещей, а только о законах морали, касающихся благодати и относительно которых схоластика всегда допускала, что Бог установил их свободно. Мерсенн здесь ничего не добавляет к чистой схоластической традиции, которая, несмотря на все споры относительно модальности этого дара, всегда признавала, что благодать есть свободный дар Бога, изливаемый на человека от избытка щедрости, а вовсе не потому, что Он обязан это делать, и если бы Бог захотел, Он с полным правом мог бы отказать человеку в этом даре. Точно так же, бесконечная любовь, в силу которой Бог пожелал, чтобы Его божественный Сын искупил на кресте грехи человеческие и спас человечество, есть высочайший дар Бога, которым Бог одарил человека совершенно свободно, ибо ничто Его к этому не принуждало. Следует ли из этого, что Мерсенн был бы готов признать за Богом способность сотворить нечто противоречивое, изменять сущности вещей, сделать возможным то, что актуально является невозможным самим по себе? Нет, не следует, и тексты Мерсенна показывают, что он вовсе не делал подобного вывода. Его концепция божественной свободы по духу и по букве точно воспроизводит концепцию св. Фомы, против которой выступит Декарт. Божественное всемогущество, с его точки зрения, не претерпевает никакого ограничения; Бог может сделать все, что только возможно, т. е. все, что не влечет противоречия [280] , все, что является возможным в абсолютном смысле. Возможно в абсолютном смысле все то, что может получить бытие, и все это Бог может сотворить. Бытию противостоит лишь не-бытие, т. е. то, из чего следует противоречие, то, что противоречит самому себе. Это не входит в сферу божественного могущества и не по недостатку могущества, но потому, что оно само по себе невозможно и нереализуемо. Поэтому о том, что влечет противоречие, правильнее говорить «Этого не может быть», чем «Этого не может сотворить даже Бог» [281] .
[279]
Т. I, с. 49. Цит. у Адана, XII 140.
[280]
«Ut vero nullis fmibus terminatur omnipotentia, sic quaecumque in se non implicant, seu omnia factibilia complectitur»[25*] (Mersenne. Quaest. in Gen., cap. I, vers. 1, art. 5, obj.7, p. 331).
[281]
«…quicquid rationem entis habere potest continetur sub possibilibus absolutis, respectu quorum Deus dicitur omnipotens; nihil autem opponitur rationi entis, nisi non ens, quale solum illud est quod implicat in se esse simul, quod divinae potentiae non subditur, non propter defectum divinae potentiae, sed quia non potest habere rationem factibilis neque possibilis. Quaecumque igitur contradictionem non implicant, sub illis possibilibus continentur, respectu quorum dicitur Deus omnipotens. Ea vero quae contradictionem implicant sub divina omnipotentia non continentur, quia non possunt habere possibilium rationem Unde convenientius dicitur ea non posse fieri quam quod Deus ea non possit facere»[26*] (ibid., p. 211–212).
Точно так же в том, что касается критики, которую Декарт направляет против целевой причинности, Мерсенн часто, как кажется, хочет сказать что-то подобное, когда пишет, что «божественный акт, очень простой и очень совершенный» и что «Бог творит все то, что Он творит, без малейшей эмоции, потому что Его вечный декрет совершенно един и совершенно прост»; но он тут же добавляет, что мы постигаем этот акт «нашими различными представлениями» и что нам нужны «разные мысли, чтобы понять этот акт» [282] . Является ли это различение, вводимое как различие в самом Боге, хотя бы простым различением рассуждающего рассудка (raison raisonnante)? Нельзя даже сказать, что Мерсенн ослаблял таким образом схоластическое учение, потому что в другом месте он без малейших оговорок присоединяется к обычно вводимому различению рассудка, порожденному самим рассудком (raison raisonnfte), между божественными атрибутами [283] . Поэтому нельзя больше заблуждаться относительно значения заявлений Мерсенна, касающихся абсолютной независимости божественной свободы. Когда он пишет, что «совсем не нужно, чтобы творения искали иных причин действий своего Творца, кроме Его чистой воли, и говорили иное, нежели sit pro ratione vohmtas…» [27*] [284] , мы должны понимать это таким образом, что воля Бога не имеет вне Бога основания, которое определяло бы ее к волению, и что в самом Боге все то, что не связано необходимо с Его высшей благостью, Ему безразлично. Но это не значит, будто Бог действует не в соответствии с целями, которые ставит Ему его разум; Мерсенн был бы весьма огорчен, если бы ему приписали подобную концепцию; ведь она лишила бы его одного из наиболее убедительных доказательств существования Бога — опирающегося на целесообразность.
[282]
Mersenne. L'Impiete des Deistes, p. 271–272.
[283]
«Мне нет необходимости распространяться здесь далее, потому что ваш поэт этого не заслуживает, ибо если он даже вспомнит об обычно делаемом нами различении божественных атрибутов, которое есть всего лишь различение рассудка, прожденное самим рассудком (raison raisonnen, rationis ratiocnatae), то не остережется заключить отсюда о субстанциональном различии божественных атрибутов» (ibid., р. 434).
[27*]
пусть будет вместо разума — воля.
[284]
Mersenne. L'Impiete des Deistes, p. 464.
Нельзя созерцать мир, не признавая, что все, что мы воспринимаем нашими чувствами, сотворено не ради самого себя, но что все вещи сделаны для внешних целей. Все в мире нуждается как в действующей причине, так и в конечной, все говорит о Творце, определившем для каждой вещи средства, с помощью которых она достигает своей цели [285] . Мерсенн не устает описывать и перечислять цели Бога, по крайней мере самые главные, не испытывая ни малейших сомнений, и поэтому он чрезвычайно далек от Декарта и его физики действующих причин. Солнце есть сердце мира, оно помещено в мир, как сердце в человека, для наибольшего блага всех его частей. Подобным же образом, смысл существования планет и звезд определяется их влиянием на все вещи. Нельзя сомневаться, что неодушевленные тела сотворены не ради самих себя, потому что они не сознают себя, не думают и, следовательно, не получают никакого удовольствия или удобства от собственного существования или от существования других тел. Очевидно, что они сотворены для наибольшего блага существа, способного получать от них помощь или испытывать удовольствие; понятно, что это существо — человек. Мерсенн, следуя в этом пункте схоластической традиции, доходит в своем финализме до настоящего антропоцентризма: если бы человек не существовал, существование телесного мира не имело бы в его глазах никакого смысла [286] . Мы не будем углубляться в детали мерсенновских объяснений, с помощью которых он стремится обрисовать мудрость Высшего Утроителя, расположившего весь мир для нашего блага. Он добавляет соображения о законах астрономии, замечательном порядке времен года, метеоритах, что все они замыслены ради блага растений и, следовательно, человека; о замечательном зрелище, которое являют земля и моря, полные животных, являющихся нашими слугами и подданными в этой нашей империи; все эти рассуждения доставляют более чем достаточно доказательств того, что Мерсенн и не думает отказываться от конечных причин. Мир видится ему таким же, каким он представлялся средневековым философам, как совокупность средств организованных Высшей мудростью для определенных целей. А если рассмотрение неорганического мира еще не убеждает деиста или свободомыслящего, Мерсенн обращает его взор на чудеса, каковыми являются тела животных и человека, все внутренние и внешние части которых чудесным образом организованы Творцом. В их строении прослеживается такая изобретательность, они так искусно приспособлены к своим функциям и целям, что никакая мудрость не сможет ничего изменить, отбросить или лучшить [287] . Точно так же если мы рассмотрим инстинкты животных, например паука [288] , или вообще все действия, которые они выполняют, не зная ни их целей, ни используемых средств, ни требующегося соотношения средств и цели, то увидим, что животные действуют как настоящие часовые механизмы, стрелки которых, не зная этого, показывают время просто потому, что они сделаны умелым мастером. А цели, к которым стремятся, не зная этого, все животные, замыслены высшей мыслью, а она не может быть не чем иным, как мыслью Бога [289] . Таким образом, будучи сторонником финализма и убежденным защитником абсолютной необходимости вечных истин даже по отношению к Богу, Мерсенн не может рассматриваться как вдохновитель или даже предшественник Декарта в том, что касается свободы Бога. Его следует скорее причислить к оппонентам, против которых вскоре выступит Декарт, и сопротивление, которое Декарт встретил у Мерсенна в 1630 г., могло бы стать для нас достаточным доказательством того, что его учение — это вовсе не учение Мерсенна, даже если бы тексты не дали нам возможности утверждать это.
[285]
«…nihil inter ea quae sub aspectum cadunt, propter se, sed omnia propter aliquem fmem extrinsecum facia esse, sicut et omnia sunt ab aliqua causa agente: quae profecto sola rebus singulis media praescribere potuit quibus ad fmem sibi praescriptum pervenirent»[28*] (Mersenne. Quaest. In Gen. 1 1, 30, p. 125).
[286]
«… certum est ea propter se non esse, sed ob aluquem qui ex eis voluptatem atque commodum depromat, videlicet ob hominem, qui si a mundo abesset, tota natura corporae frustra esse videretur»[29*] (ibid., p. 125).
[287]
«… sunt enim (uniuscujusque rei partes) tam exquisito artificio elaboratae, et tam eleganter ad suas functiones atque fines aplatae, ut nulla sapientia vel minimum adjicere, minuere, vel emendare possit; unde sequitur partes illas a sapientissimo quodam excogitatas et ordinatas esse»[30*] (ibid., p. 126).
[288]
Ibid., p. 129.
[289]
«Quaecumque sunt in mundo suas vires et operationes habent, quae vel in operantis, vel alterius commodum, viis adeo congruis tendunt, ut nula arte possint aptius; atqui finem illum, media vel horum cum fine proportionem minime cognoscunt; igitur ab aliqua mente superiori concipi atque dirigi necesse est. Quomodo enim aliquid in finem ordinate tendere potest, nisi fuerit aliquis, qui media ad id apta atque necessaria cognoscat et ordinet? Omnes igitur creaturae mentis expertes sunt horologiorum instar, quae quidem ordinate tendunt ad horarum spatia indicanda, sed quia finem hunc non concipiunt, neque se ad illum disponere valent, necessario ab aliquo haec omnia sciente disponi debent»[31*] (ibid., p. 127).