Избранное в двух томах
Шрифт:
Вся эта история произошла не со мной и даже не со знакомым мне летчиком, на далеком от нас аэродроме. Но, узнав о ней, я почувствовал, что
установившаяся уже в моем сознании этическая норма — во что бы то ни стало
тащить неисправную машину на аэродром — знает исключения. Как и всякая
этическая категория, при ближайшем рассмотрении она оказалась сложнее, чем
могло представиться с первого взгляда. * * *
Время шло. И каждый очередной случай спасения
образа действий летчика-испытателя. Исключения вроде только что
рассказанного лишь подкрепляли правило.
Но риск потому и называется риском, что не всегда оборачивается
счастливым концом. Бывало иногда и так, что, безрезультатно испробовав все
средства спасения машины, летчик уже не успевал спастись сам. И после каждого
такого случая, особенно в начале моей жизни в авиации, в душу (слаба
человеческая душа!) заползали сомнения: стоило ли отдавать жизнь, 329
так сказать, безрезультатно? Все равно ведь сохранить самолет, даже столь
дорогой ценой, не удалось!.
Такое всегда наводит на горькие раздумья. Правда, в зрелые годы выводы из
этих раздумий получаются несколько другие, чем в молодости, но не буду
забегать вперед.
Примеров героической, но закончившейся трагически битвы экипажа за
жизнь доверенной ему машины можно было бы перечислить немало. Расскажу об
одном из них.
Новый опытный бомбардировщик Ту-95 — огромный корабль с широко
разнесенными стреловидными крыльями — находился в воздухе далеко не в
первый раз. Добрая дюжина полетов на нем уже осталась позади. И вряд ли мог
экипаж самолета и его командир — летчик-испытатель Алексей Дмитриевич
Перелет — ожидать в этом полете каких-нибудь неприятностей. Однако
неприятности — и очень серьезные — возникли. Стрелки приборов, контролирующих работу одного из четырех мощных турбовинтовых двигателей, внезапно сошли со своих законных мест и поползли все ближе и ближе к
тревожным красным меткам на циферблатах. Через несколько секунд двигатель
затрясся, захлопал, из него повалил густой дым, и еще через мгновение наружу
прорвалось пламя. Пожар!
Бортинженер Чернов сразу же привел в действие противопожарную систему.
Горящий мотор со всех сторон обдало упругими струями огнегасящего вещества.
Но пожар, приутихнув было на несколько секунд, бурно вспыхнул вновь, как
только опустели баллоны с огнегасящим веществом. Перелет смело бросал
тяжелую, неманевренную машину из одного глубокого скольжения в другое —
может быть, косая обдувка
напрасно! Пожар разгорался. Вот он уже перекинулся с мотора на крыло. Это —
прямая угроза жизни экипажа. И Перелет дает команду: «Всем покинуть
машину». Всем — кроме бортинженера, без которого летчик на таком большом
корабле как без рук, и, конечно, кроме него самого — командира корабля.
Словом, состав остающихся в таких случаях на борту обычный — вспомним хотя
бы летчика-испытателя А. Г. Васильченко и бортинженера Н. И. Филизона, о
которых я уже рассказывал.
330 Штурманы, механики, экспериментаторы, выполняя команду Перелета, сбросили свои аварийные люки, открыли дверки аварийных выходов и
попрыгали за борт. Их раскрывшиеся парашюты белым пунктиром отметили
путь, по которому прошел горящий корабль.
Второй летчик переспросил командира:
— Мне что, тоже прыгать?
И, услышав нетерпеливое: «Давай, давай, не задерживайся!», покинул
самолет вместе с остальными.
Кстати, вот еще моральная проблема: многие из наземной, да и летающей
братии склонны были потом осудить второго летчика. Осудить, конечно, не
административно, но, так сказать, с позиций этики. Не должен он, мол, был
бросать своего командира в беде.
Не знаю. Может быть, и не должен. Но решительно утверждать это не берусь.
Более того, не вижу оснований усомниться в том, что именно таково было
желание Перелета — удалить с борта машины всех, без кого он мог обойтись.
Предполагать здесь с его стороны какую-то показную деликатность — нечто
вроде уговариваний радушной хозяйки за столом, в ответ на которые вежливый
гость должен умеренно поломаться и взять, скажем, лишнюю порцию варенья не
раньше чем после третьего предложения, — не приходится. Ведь не велел
командир корабля прыгать тому же бортинженеру. Да и немыслимо представить
себе в подобной ситуации какие-либо споры с командиром на тему о том, выполнять или не выполнять его приказание, в чем бы оно ни заключалось. На
такую роскошь тратить драгоценные — идущие уже по штучному счету —
секунды жалко!
Почти всегда, оставаясь в терпящей бедствие машине, первый летчик
старается заблаговременно сплавить с борта второго. И никто никогда не
упрекает второго за это. Особенно если его командир остается жив.
А Перелет и Чернов в живых не остались. Уже совсем недалеко от аэродрома
горящий самолет вдруг энергично пошел в крен и так, задрав одно крыло к небу, а второе опустив к земле, врезался в лес. Не буду отвлекаться в сторону анализа