Избранное
Шрифт:
— Никаких,— подтвердил Блеро с видом неоспоримого превосходства.
Я присел на лафет его орудия и углубился в себя: мне было стыдно сознавать, как мало я философ в сравнении с ним.
Тем не менее я не мог не замечать того, что видел вокруг. Площадь Карусели постепенно заполнялась батальонами, которые становились плотными каре перед Тюильри и с опаской перекликались между собой. Уже подошли секции Горы, Вильгельма Тел-ля, Французских гвардейцев и Фонтен-Гренель. Они строились вокруг Конвента, но с какой целью — чтобы взять его в кольцо или защищать?
Пока я задавал себе этот вопрос,
Первым, обогнав всех, подлетел толстяк, лицо которого трудно было различить при свете факелов и который не столько говорил, сколько по-бычьи ревел. Он размахивал длинной саблей и еще издали заорал:
— Граждане канониры, к орудиям! Я генерал Анрио. Ребята, кричите: «Да здравствует Робеспьер!» Изменники вон там, ребята! Подпалим-ка им усы! Они думают — такие славные ребята, как вы, будут плясать под их дудку. Это мы еще посмотрим. Здесь я, а меня вы знаете, ребята, верно?
Ни слова в ответ. Анрио покачнулся в седле, натянул поводья, откинулся назад и поднял на дыбы несчастную лошадь, изнемогавшую под его тяжестью.
— Тысяча чертей! — продолжал он.— Где офицеры? Да здравствуют нация и Робеспьер, так вас растак, друзья! Мы все тут санкюлоты и ребята что надо. Мы не лыком шиты, верно? Вы меня знаете, канониры. Вам известно, что я не робкого десятка. А коли так, наводи на эту лавочку, на этот Конвент, где засели плуты и негодяи!
Один из офицеров подошел к нему и цыкнул:
— Привет, и проваливай. Я в этой игре не участвую, а тебя не видел и не слышал. Ты мне надоел.
Второй офицер остановил первого:
— Погбди! Почем знать, может, этот старый пьянчуга и вправду генерал?
— А мне-то что? — огрызнулся первый и сел.
Анрио исходил слюной:
— Да я тебе череп, как дыню, расколю, если не подчинишься, тысяча проклятий!
— Ну-ну, без вольностей, детка! — отпарировал офицер, грозя ему банником.— Полегче, пожалуйста, гражданин!
Напрасно спутники Анрио, состоявшие при нем вроде как адъютантами, пытались поднять офицеров и подвигнуть их на решение: те внимали им еще меньше, чем пьянице генералу.
Вино, кровь, бешенство ударили Анрио в голову. Он вопил, бранился, проклинал, выл, бил себя в грудь, шляпа с пышным плюмажем свалилась у него с головы, он метался из стороны в сторону и путался в ногах у артиллерийских уносов. Канониры глазели на него, смеялись и не двигались с места. Вооруженные граждане с факелами и свечами сбегались посмотреть и тоже смеялись.
Анрио осыпали грубыми ругательствами, он отвечал языком пьяного кабатчика.
— Ишь ты, кабан, до чего разъелся, только вот клыки выдраны! Гляди, как на нас этот хряк с перьями наседает!
Анрио надсаживался:
— Ко мне, добрые санкюлоты! Ко мне, отважные силачи! Я истреблю эту бешеную сволочь Тальена! Перережем глотку Буасси д’Англа, выпотрошим Колло д’Эрбуа, чикнем по шейке Мерлена из Тионвиля, пустим на мясо по-депутатски Бийо-Варенна, ребята!
— А ну прекрати, старый дурак! — рявкнул на него артиллерийский фельдфебель.— Кругом и марш отсюда! Надоело. Закрывай балаган — не будет по-твоему.
С этими словами он ударил лошадь
Пьяница еще раз пошел в атаку и несколько вежливее — потеря шляпы и прогулка галопом отчасти отрезвили его — обратился к другому офицеру:
— Подумай, гражданин: приказ открыть огонь по Конвенту отдан мне Коммуной, а также Робеспьером, Сен-Жюстом и Куто-ном. Я — начальник Парижского гарнизона. Ты меня слышишь, гражданин?
Офицер снял шляпу, но ответил с неколебимым хладнокровием:
— Предъяви мне письменный приказ, гражданин. Уж не считаешь ли ты меня дураком, который откроет огонь без приказа? Еще чего! Я не со вчерашнего дня на службе, чтобы завтра дать отправить себя на гильотину. Покажи мне подписанный приказ, и я сожгу Национальный дворец вместе с Конвентом, как коробку спичек.— С этими словами он подкрутил усы, повернулся к Анрио спиной и добавил через плечо: — А впрочем, можешь сам скомандовать прислуге «огонь»! Я не возражаю.
Анрио поймал его на слове. Он направился к Блеро.
— Канонир, я тебя знаю.
Блеро изумленно воззрился на него и протянул:
— Ишь ты! Он меня знает.
— Приказываю повернуть орудие вон на ту стену и открыть огонь.
Блеро зевнул и принялся за дело. Навалившись плечом, он развернул орудие, затем согнул высокие колени и, как опытный наводчик, ловко вывел целик и мушку на одну линию с самым большим из освещенных окон дворца.
Анрио торжествовал.
Блеро выпрямился во весь рост и скомандовал четырем номерам, вставшим по двое с каждой стороны лафета и готовым выполнить свои обязанности:
— Это еще не все, ребятки. Придется малость довернуть колесом.
Я смотрел на орудийное колесо, подававшееся то вперед, то назад, и мне чудилось, что я вижу мифическое колесо Фортуны. Да, это было оно, оно самое, только в зримой форме...
От этого колеса зависели сейчас судьбы мира. Если оно сдвинется вперед и орудие будет наведено, Робеспьер выйдет победителем. В эту минуту депутаты Конвента уже знают о прибытии Анрио; в эту минуту они садятся в свои курульные кресла, чтобы встретить смерть,— об этом рассказывают вокруг те, кто убежал с трибуны для публики. Если орудие выстрелит, Национальное собрание разгонят и явившиеся на площадь секции перейдут под эгиду Коммуны. Террор усилится, затем смягчится и наконец завершится... приходом Ричарда Третьего, или Кромвеля, или — почем знать? — Октавиана.
Я смотрел затаив дыхание и не смея раскрыть рот. Скажи я Блеро хоть слово, брось я под колесо хоть песчинку, дунь хотя бы на обод — оно пойдет в другую сторону. Нет, нет, я не отважусь на это, я хочу видеть то, что может породить только судьба!
Перед орудием тянулся невысокий, истертый тротуар, и четырем пушкарям никак не удавалось удержать на нем колеса, поочередно съезжавшие обратно.
Блеро отступил на шаг, скрестив руки на груди с раздосадованным видом недовольного виртуоза. Лицо его искривилось в гримасе. Он повернулся к офицеру-артиллеристу.