Избранное
Шрифт:
спешил поделиться со мной, и мы вместе разбирались в ее смысле и
значении.
Никогда еще не была у нас так крепка дисциплина, как в этом
походе. Мы двигались в кольце врага, и каждый понимал, что мы сильны,
пока спаяны железной дисциплиной. Мои приказания бойцы схватывали с
полуслова и сами ревниво следили друг за другом, чтобы все исполнялось
в точности. Мне уже почти не было надобности проверять караулы:
часовые постоянно чувствовали на
бойца команды. Начбоепитания Федорчук, как ни придирчив он был в новой
своей должности, за весь поход ни разу не нашел случая упрекнуть
кого-нибудь за попусту израсходованный снаряд или патрон. Все у бойцов
было на учете.
Ко всему тому бойцы бронепоезда показали себя отличными
разведчиками: они ухитрялись проникать даже в глубину расположения
неприятеля и шныряли там как невидимки. А уж в бой шли... да что
говорить! Геройски проявляли себя самые тихие, неприметные бойцы.
Славной смертью погиб товарищ Кутейкин, прозванный в команде
"долговязым пулеметчиком". Кто бы мог подумать, что этот всегда такой
ленивый, сонный парень сам, один на один, бросится в атаку на
вражеский пулемет! Подкараулил - и уничтожил засаду гранатой. А самого
сразила пуля со стороны.
x x x
Атаки на колонну чередовались с диверсиями. Чуть ли не на каждой
версте мы натыкались на взорванные рельсы. Случалось, что петлюровцы
портили путь у нас под самым носом.
В одном месте, например, переезжал нам дорогу воз с сеном.
Посмотрел я в бинокль - на возу крестьянин в свитке. Крестьянин -
значит, не трогай. А чуть только этот крестьянин скрылся за
железнодорожной будкой, сразу дымок на рельсах и следом - грохот.
Подъехали, смотрим - перебит рельс, горячий еще, не прикоснуться. А
крестьянин отпряг лошадь и ускакал. Вот он какой "крестьянин" -
переодетый петлюровец!
Так чуть ли не на каждой версте нам приходилось останавливать
весь эшелон, сбрасывать со своей контрольной площадки запасные рельсы,
костыли, накладки, подкладки, шпалы и чинить путь. Спасибо, помогали
жмеринские железнодорожники, те самые, из депо, которые когда-то
подготовляли наши вагоны к открытому бою. Теперь они ехали с нами и
живо составили ремонтную бригаду. Не будь с нами железнодорожных
слесарей и кузнецов, моя команда вконец бы измоталась с починками
пути.
Но ведь и чинить не давали... Только выйдут ребята на путь с
инструментом, сейчас - дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь - начинает
стегать по рельсам пулемет. А черт его знает, откуда бьет, - кругом
чистое поле...
А бывало и так: выследишь пулемет, вот он - с сельской колокольни
строчит. Панкратов тут же разворачивает в бронированном вагоне башню,
берет "звонаря" на прицел, но сбей-ка его попробуй, когда он на
колокольне словно в каменной бойнице. Тут пробует приладиться Малюга.
Но колокольня в стороне, не берет ее наша неповоротливая гаубица.
Я - к батарейцам, что у нас на платформе:
– Огонь!
После басовитых, похожих на тяжелые удары молота, звуков
гаубичной стрельбы забавно слышать пронзительные взвизги трехдюймовки.
Артиллеристы у гаубицы снисходительно улыбаются... А через минуту
– удивление и восторги. Вот так ловко сработала трехдюймовка: два
снаряда - и уняла пулемет на колокольне. Только кирпичная пыль пошла
розовым облачком...
Своим мастерством батарейцы быстро завоевали общие симпатии. Лишь
Малюга держался в стороне от возникшей между вагонами дружбы. А все
из-за гонора... Наверное, и сам себе не рад: все люди вместе, а он
маячит один, добровольный отщепенец!
Так мы продвигались в августовские дни 1919 года от Жмеринки к
Виннице...
Кончились первые сутки. За день и ночь мы отошли от Жмеринки на
двенадцать верст. Оставалось еще тридцать... Но с утра второго дня
огневые налеты и диверсии против эшелонов неожиданно ослабели, а к
полудню и совсем прекратились. "Одно из двух, - подумал я, - либо
Теслер с бригадой крепко поколотили петлюровцев и они стянули все силы
против него, либо прорвались прямо к Виннице и там готовят баню".
Час от часу не легче. Как ни трудно нам приходилось в походе до
сих пор, но хоть враг был на виду. И мы знали, где ударить по нему из
орудия, где пустить в ход пулеметы, где развернуть цепь для атаки. А
теперь - где они, злодеи? Ясно, что мы со своим эшелоном все еще в
кольце, но где, когда, с какой стороны ожидать теперь их налеты? Мы
потеряли соприкосновение с противником, а это в бою самое скверное.
Я усилил наблюдательные посты на крышах вагонов и повел эшелон
еще осторожнее. Но зато мой батальон пассажиров торжествовал. Да и что
ж тут непонятного? Забаррикадированные в вагонах, почти безоружные,
едва защищенные от пуль, люди за сутки боев так исстрадались, что и
такую передышку встретили, как праздник.
Едва прекратилась стрельба, как во всех вагонах распахнулись