Калейдоскоп
Шрифт:
Шеф-повар кивнул головой и положил книгу на стол. Подчеркнув ногтем нужное слово и отступив на шаг, он ждал, что скажет капитан.
Фумарола объяснила мне в сторонке, в чем состоит трудность всей проблемы. Подчеркнутое слово имеет двойное значение: «ботинки» и «вымя». Объяснения к рецепту нет. Ну и делай что хочешь!
Капитан долго молчал. Наконец он пробурчал, что только дурак мог бросить в котел новехонькие ботинки.
Шеф-повар ответил, что не привык вонючими лаптями портить блюда высшей категории. А потом вежливо спросил, откуда ему было взять вымя? Коров на судне нет, так что? Обрезать сиськи (старый лис поклоном извинился перед Фумаролой) у пассажирок первого класса, чтобы заправить знаменитый селедочный бульон? Макардек неохотно признал, что обрезание грудей пассажиркам в компетенцию судового шеф-повара не входит. Наиболее разумным было обойти спорный пункт рецептуры и заменить вымя ботинками. Сказав это, Макардек захлопнул книгу и отдал ее шеф-повару. Шеф-повар иронически усмехнулся.
— Для изменения рецептуры я должен иметь письменное разрешение Начальника Судовых Поваров из порта приписки.
— Правильно, я об этом как-то забыл. Дело, собственно, уже выяснено. Несколько часов не о чем будет разговаривать. Иди, иди, иди.
У Макардека грозно потемнели глаза. Конченый человек, — подумал я, глядя на выходящего шеф-повара. — Каблук каблуком, но жаль, что из-за рецептуры этот тип потеряет работу. Надо будет как-нибудь умилостивить капитана. Я посмотрел на Фумаролу, пусть только Макардек положит свою лапу ей на колено… Фумарола пожала плечами и отвернулась. Я понял, что дела шеф-повара пахнут керосином.
— Выпьем, — предложил я.
Неожиданный удар выбил бутылку у меня из рук. «Торкаток» закачался и сбавил ход. Только теперь мы почувствовали силу водоворотов. Обелиск Акука лишь промелькнул в окне, потом помчался к корме и неожиданно появился в окне с противоположной стороны. Макардек выругался.
— Что там случилось, черт побери!
— Лопнула шторм-шнупа, — ответил я спокойно.
Капитан покосился на меня, потом схватил рупор и вызвал помощника. Появился запыхавшийся первый офицер.
— Лопнула?
— Лопнула, капитан!
— Нас крутит?
— Крутит, капитан!
— Но мы не поддадимся, да?
— Не поддадимся, капитан!
— Пускайте контрпар! — Макардек приказал помощнику подойти и остальные приказы отдал шепотом, почти на ухо. Потом обратился ко мне: — Откуда вы знали, что лопнул шторм-шнуп?
— Пришлось поплавать, капитан… Кое-что в жизни я повидал, — издевался я над растерявшимся Макардеком.
— У вас там есть флот? У вас есть настоящие суда? Хе, что-то не случалось мне об этом слышать. Либо это открытие, либо вранье. Мне нужно на мостик. А как же голова? Я приказал моему помощнику немедленно проверить, что с врачом. Если утонул, пусть пришлют другого.
Вскоре мы услышали громкие команды, отдаваемые в рупор. Зазвенели звонки. Пускали пар, контрпар. Моряки бегали с носа на палубу и с палубы на нос. «Торкаток» умело боролся с рекой. Но водоворот держал, не давал передышки! Не помогал и «полный вперед» вплоть до опор шнелькорба. Машины слабели. Водовороты набирали силу. Отсутствие шторм-шнупа давало о себе знать. Барка плавучей мастерской осложняла положение и затрудняла маневр. Появилась угроза, что буксирный трос оборвется.
Капитан призвал всех сохранять спокойствие. Застрелил троих из туристского класса и отдал распоряжение, чтобы ликвидировать панику, если она неожиданно вспыхнет.
Появились стюарды с водкой. «Океанка» лилась как вода. Пили, не спрашивая о цене. Пустые бутылки катились по палубе. Из бара подносили все новые и новые.
Старшие стюарды рисовали мелом силуэты мужчин, профили с огромными «паникогасителями», чтобы отвлечь внимание женщин от опасности.
После того как пассажиры успокоились, капитан издал новый приказ:
— Шторм-вахта, на склад! Паклю и цемент в воду!
— Водоворот их затянет, и, возможно, дыра заткнется. Страшная дыра! — шепнула Фумарола, прижимаясь ко мне все теснее. Вдруг она отодвинулась и сделала обиженное выражение лица. — Ты совершенно не реагируешь на опасность!
Шторм-вахта сбрасывала за борт мешок за мешком, тюк за тюком.
— Смотри, какой странный мешок, — крикнул я, обняв Фумаролу за талию.
Из бумажного мешка с надписью «Portland Cement» высовывались босые мужские ноги. Матросы сделали замах, мешок взлетел над балюстрадой и плюхнулся в воду. Я посмотрел на Фумаролу. Злая как черт она смотрела в другую сторону.
— К веслам, братья! Раскачаем корабль! — гремел Макардек зычным, пронзительным голосом. — Бубелейны натянуты?
— Натянуты, капитан!
— Полный вперед! Хей, хо!
— Хей, хо, хей, хо! — повторили репродукторы, задавая гребущим темп.
Из кают раздались аплодисменты.
«Торкаток» вырывался из водоворотов. Капитан стоял на мостике и лично руководил акцией. Когда мы миновали опасную зону, Макардек вернулся в салон. Бухнулся на стул и снял фуражку.
— А вы ничего? — спросил он весело. — Смертельная опасность узнается как раз по тому, что мужчина лезет, невзирая ни на лицо, ни на возраст, вообще ни на что. Лезет и все!
— И меня так учили, — вздохнула Фумарола.
— Я не такой пугливый, как вам кажется. Капитан, а что было в том мешке с надписью «Portland Cement»?
Макардек задорно подмигнул.
Да не о чем говорить…
Хорошее настроение вскоре испарилось. В салон вошел помощник и шепотом доложил, что в большой спешке в цементный мешок всунули не шеф-повара, а кого-то из кочегаров. Фумарола обняла меня за талию и препроводила в нашу каюту. Там, закрыв дверь на ключ, я попробовал восстановить свою репутацию в глазах своей любимой. Агава вылетела из головы. Я все время ощущал тревогу и не мог найти себе места.
— Плохо, Фумарола. Мы погрязли в мелочах. Путешествие на теплоходе сузило наш кругозор. Я всерьез принимаю шнурок в супе и слушаю корабельные сплетни. Ваниль, цемент, каблук. И опять каблук, ваниль, цемент и кто-то в цементе, или же все это наоборот. А где обобщение? Мы обречены на мелкие наблюдения и принудительную солидарность. Там, где должны быть спасательные лодки, Макардек повесил качели. Вместо спасательного плота стоит ящик с песком.
— Песочница для детей.
— Увы, ею пользуются и взрослые. Из-за этих свиней нельзя спрятать голову в песок. Наша любовь тлеет, чадит, но так и не может воспламениться. А я мечтал об отдельной каюте и тихом шорохе волн…