Капкан для лешего
Шрифт:
Щелочка правого глаза у Аука раздвинулась, и на Могуту глянул большой, чистой небесной голубизны глаз. Слева сверкнул второй глаз. Потом Могута услышал одно единственное слово:
– Малина...
– щелочки глаз опять прикрылись.
Вот тебе и на! Ни с того, ни с сего - малина! Ничего такого Могута не говорил. Так ведь у Аука в запасе слов сколько хочешь, и каких хочешь.
– Чего, чего?
– переспросил леший.
– Малина, - повторил Аук, не поднимая век.
Надо было понимать, что малины ему, лентяю, захотелось. И пока ему не принесут малины, разговаривать он не станет.
–
– совсем рассердился Могута.
– Это я тебе, что ли малину должен собирать?! Обойдешься. Где это видано, чтобы леший для Аука ягоды собирал!?
Аук молчал.
– А если тебя стукнуть, как следует, ты ведь заговоришь, - напомнил ему Могута.
Аук молчал. Был уверен, что Могута не стукнет. Потому что нужно ему узнать, о чем в Лесу говорили. А если стукнет, то Аук обидится и ни словечка не скажет. Гость ни с чем уйдет. И леший об этом знает.
– Схожу сейчас за туеском и наберу тебе малины, - сдался леший. И про себя пожелал Ауку, чтобы тот этой малиной подавился, но не сразу, а после того, как расскажет все, что надо.
– Ты никуда не уходи, здесь, на пеньке меня ожидай, чтобы не искать тебя.
Пальцы у Могуты большие, толстые, кожа на них грубая. А ягодки маленькие, нежные, чуть-чуть сильней придавишь, от них только мокрое место остается. Хорошо никто не видел, как он эти ягодки выбирал, красными от сока малины пальцами. Засмеяли бы. А если моховики нагрянут, тогда все. Или их всех в пыль растереть, или бежать из Леса. Чего только Могута Ауку не пожелал, пока собирал малину: и чтобы на того пчелиный рой сел, и чтобы в ушах дятлы гнезда устроили, чтобы язык он себе прикусил, и еще разные напасти, какие только придумать мог. Времени для этого у него хватило, малину пришлось собирать долго.
– На, - поставил Могута перед Ауком туесок, почти доверху заполненный нежными душистыми ягодами.
– Лопай свою малину. Только ты, может, сначала расскажешь, что в Лесу слышал? А то ведь мне над тобой стоять некогда. У меня и другие дела есть.
Аук не ответил, потянулся за ягодами. Набрал горстку в маленькую ладошку и отправил в рот. Дал этим понять, что о предложении лешего не может быть и речи. Пусть подождет.
Могуте деваться некуда, прошлось ждать.
Откушав полтуеска, Аук подобрел. Он поставил туесок на траву, вытер красные от сока ягод пальцы о пень и неожиданно для Могуты выдал голосом Ставра:
– На дрань расщеплю короеда! В Щепу!
– Этот голос мне не нужен, остановил его Могута.
– Давай кого-нибудь другого.
– Нас никто не видел, окромя домового Никодима, - услышал он голос Гудима.
– Выследим и разоблачим...
– И этот не нужен, - отказался леший.
– Разоблачители нашлись. Зеленые еще, а туда же.
Аук стал охотно выдавать всю собранную за день коллекцию.
– Валяйте отсюда, и чтобы я вас без дела на болоте не видела, - хрипловатый голос Пелги прозвучал так натурально, что Могута оглянулся, показалась, будто кикимора за спиной стояла.
– И эту змеюку не надо, давай кто там у тебя еще.
– Ты про наш уговор не забыл?
– спросил домовой Никодим.
И тут же ответил ему банник:
– А может не стоит...
Могута хотел уже и от этого отказаться, но тут опять заговорил домовой:
– Так договорились же. Ты согласился. А теперь все, срок подошел, откладывать нельзя. Если бы ты раньше сказал, что не станешь, я бы кого-нибудь другого нашел.
Это интересно, - решил леший и прослушал разговор домового с банником до конца. Оказалось, что-то они затевали, и не простое. Боялись что Ставр узнает, и тогда не снести им голов. Такое непременно надо было рассказать Ставру, а главное, молодым сыщикам. Тут им было за что уцепиться.
– Давай, кто там у тебя еще, - велел Могута, когда Аук закончил пересказывать разговор домового и банника.
– Спешу я, дел сегодня много.
Аук, в отличии от Могуты, никуда не спешил. Пенек этот ему нравился, он вторую неделю на нем сидел. И если не надоест, еще неделю сидеть будет. Он не понимал, чего это лешие всегда так спешат. Некогда им, дела у них, какие то. Но что может быть важней, чем сидеть и слушать. Иногда что-нибудь умное говорят. Это же очень интересно, умное услышать. Потом подумать можно, не торопясь. А они все торопятся, торопятся. Куда торопятся, зачем торопятся - непонятно. Выбрали бы себе по хорошему пеньку и сидели. Когда сидишь, хорошие мысли в голову приходят... Вот и сейчас ему пришла мысль, что неплохо бы опять поесть малины. Он потянулся за туеском, поставил его перед собой и зачерпнул горсть нежных ягод.
Могуте только раз рукой взмахнуть, и улетел бы Аук за дальние кусты. И про малину свою забыл бы. Но опять удержался, даже не сказал Ауку, кто тот такой есть. И что с такими, как он, делать следует. Очень надо было лешему узнать, что еще слышал лопоухий коротышка.
Аук же совершенно не обращал внимания на Могуту, как будто того и не было. Леших много, а он, Аук, один. На каждого лешего внимание обращать, так ни подумать, ни поспать времени не останется. Глазки у него были прикрыты и, если бы он не ел малину, Могута решил бы, что Аук заснул. Покончив с ягодами, Аук поставил пустой туесок на траву и застыл.
Могута с ужасом подумал: что делать, если Ауку опять захочется ягод, или орехов, или, Чур его побери, меда. Придется тогда пришибить дармоеда. И понял, что не тронет он его даже пальцем, даже мизинцем. Надо было прослушать все, что знал Аук до конца.
Наконец Аук открыл правый глаз. Убедился, что Могута терпеливо ждет. Это ему понравилось.
– Ква! Ква!
– заквакала басом здоровенная лягушка.
– А ну, не мешай!
– прикрикнул на нее леший.
– Ква! Ква!
– не умолкала лягушка. И какой-то мелкий лягушонок подержал ее, тоже квакнул.
Только тогда Могута сообразил, что нет здесь никаких лягушек, что это тоже Аук.
– Ну что ты мне квакаешь!
– взмолися он.
– Что ты квакаешь!? Не нужны мне твои лягушки, мне разговоры нужны.
– А отчего он такой большой вырос?
– спросил моховик.
– От того, что у него ума мало, - ответил ему другой.
– У одних ум растет, они остаются маленькими. А у других ума мало, вот их вверх и тянет...
– Балабоки безмозгие!
– обругал моховиков Могута.
– Не нужны мне эти полудурки. Давай кого-нибудь другого.