КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ

Квилессе

Поганец, подумала Тийна, тебе это даром не пройдет.

– Ничего, – ответила она, обернувшись к Первосвященнику. – Отчего ты решил, что я ищу советника?

Лицо Тиерна непроизвольно дернулось, на миг, только на краткий миг на нем отразилось нечто гадкое и возвышенное одновременно – то была страсть, но страсть порочная, такая, которая лишь рушит и калечит, но столь сильная, что калечит обоих, и он уже был её жертвой. Затем он совладал с собой, и лицо его вновь приобрело обычное выражение, угодливое и сладкое.

«И этот тоже, – удивилась Тийна. – Моё заклятье подействовало и на него тоже. Так какого же демона я боюсь? Я всесильна; да, лучше в это верить. Я знаю, он бы сломал меня, он

уничтожил бы меня, это я вижу в его глазах, но такова его любовь. Такая же, как и у меня… А ведь он похож на меня, и его-то я должна понимать лучше всех. И что, неужто я не смогу победить этого маленького человечка?»

Собрав все свое умение, она чуть улыбнулась одним только уголком губ, но от этой улыбки Тиерн затрясся, словно в лихорадке. Еще немного – возможно, если бы не так близко был принц, такой опасный и свирепый, – Тиерн, возможно, не вынес бы взгляда этих прекрасных, словно бы тающих, влажных, затуманенных глаз и накинулся бы на неё прямо здесь. Эта мысль приятно пощекотала нервы, и Тийна вдруг подумала, что, возможно, нужно как-нибудь позвать его к себе в спальню и как следует подразнить…

– Думаю, – медленно произнесла она, – что советник недоброе задумал. Проследил бы ты за ним, а? В один прекрасный момент он может натворить нечто такое, отчего… трон останется без правителя, и тогда… ну, ты понимаешь? Я не смогу сесть на трон, Суд Правящих мне этого не позволит; но я могу уехать с моим женихом в Пакефиду, и тогда…

– Еще раньше ты можешь выйти за него замуж, и тогда царем станет он, – возразил Тиерн, улыбнувшись, – и ни один суд не сможет отрицать законности его правления.

А ведь он прав, сообразила Тийна. А еще… Суд Правящих! А что, если не будет никакого Суда Правящих? И некому будет оспаривать законность её правления! Что, если ..?

– Так проследи же за советником, – сладко пропела Тийна.

«И убей его, как только этот дурак убьет царя, – сказали её глаза. – Тогда ты будешь выглядеть героем, который пытался спасти правителя и вступил в схватку с убийцей».

– Непременно, – в тон ей ответил Тиерн, чуть поклонившись.

«Конечно, я убью его, – ответили его глаза. – А потом приду к тебе, девочка моя, и не думай, что ты сможешь от меня отвертеться».

Тиерн скользнул в темноту, и его не стало видно, словно он слился с нею… Паук! Он вообразил, что всевластен! На Тийну накатила веселая волна ярости, вместе с которой должен был прийти и приступ, но приступа не последовало, и это еще больше развеселило её. Неужели духи исцелили её и от этой напасти?! Это было бы замечательно…

Но прочь мысли!

Тиерн тоже дурак; он все знает, и думает, что она будет сидеть, сложа руки и ждать, пока он явится к ней со своими гадкими притязаниями? По нему видно, что он задумал – нацепил бы на неё ошейник и заставил бы ползать перед ним на коленях. Только в своих скотских мечтаниях он не заметил того, что задумала она.

Пусть советник убьет царя! Пусть Тиерн убьет советника и явится к ней за оплатой его молчания – к тому времени он будет ей не страшен. Чем он может пригрозить ей? Судом Правящих? Не будет никакого Суда!

Пусть безумные, пусть страшные и сильные, но Палачи тоже смертны; не раз звонил Страшный Колокол, и в ночи выносили тело почившего. Отчего ночью? Не оттого ли, что боялись, что при свете дня люди увидят высохшее тело немощного старца и перестанут бояться?

– По-моему будет, – тихо прошептала Тийна. – Коли хочу я, чтоб наступил Век Тийны Великой, надобно и стать великой. Были в древности королевы, что вдохновляли простых смертных на великие подвиги, и те сражались, словно были равны богам! Неужто я не смогу?! Боги при рождении обделили меня всем, кроме разума. Теперь же я прекрасна, и одного моего взгляда достаточно,

чтобы обворожить кого угодно. Я смогу поднять солдат за собой! Я чувствую, как ярость накатывает на меня, но она не принесет мне припадка и не разрушит моего тела, как прежде. Она выжигает все слабости во мне, горит, как пламя. Я смогу зажечь такую же ярость в сердцах людей, и они пойдут за мной! А если нет – что ж, тогда смерть мне, и поделом. Лучше умереть, чем дальше оставаться таким же ничтожеством, как и прежде.

**************************************

…Утро. Ворота в казармы открылись так, словно в них ударили тараном, и возникло смятение. Полуодетые люди вскакивали со своих лежанок, беспорядочно хватаясь за что попало, лишь бы иметь в руке хоть что-то, палку ли, камень, саблю, чем можно было б защитить свою жизнь.

Но драться им не пришлось – во двор казарм вошла процессия, странная и величественная одновременно. Четверо дюжих сонков несли паланкин – раньше его украшали цветные яркие занавеси, которых теперь не было. Был лишь голый стул, лишенный безжалостной рукой всяческих украшений. Главным его украшением была Тийна, облаченная в подобранные наспех латы (наверняка их нашли в сокровищнице, ранее принадлежащей Андлолорам, а может, и самому юному принцу Крифе) – она сидела прямо, возвышаясь над толпой, гордо подняв голову, увенчанную гривастым шлемом, и в руке её было знамя, наскоро смастеренное из яркого белого атласа, обшитого золотой тесьмой. Грубо и неряшливо на белом фоне был нарисован желтый яркий цветок, схожий с цветком на щеке Тийны, и в этом небрежном рисунке было столько величия и угрозы, что солдаты замолкали, опускали вооруженные руки, в суеверном страхе глядя на страшную свою госпожу. Такие знамена взвивались над великими пожарами! Под них вставали великие герои, еще не зная того, что будут великими; и грубые голоса труб пели о том же, трубачи изо всех сил надували щеки, славя прекрасную воительницу.

Тийна поднялась и взмахом руки велела трубачам умолкнуть; гомонящая толпа затихала, еле сдерживая возбуждение.

– Братья мои! – страшно прокричала Тийна, выше подняв свой флаг. – Пришел наш час! Сегодня я нарушила законы предков и взяла в руки меч, – она вытянула из ножен узкий легкий клинок и простерла его над толпой, – и я не таюсь. Я готова идти на Суд и заплатить своею жизнью за свой грех, – она повысила голос, и он гремел, отдаваясь от стен эхом, – но на чей Суд я пойду?!

Солдаты недоуменно переглядывались, не понимая, куда клонит их прекрасная госпожа. А она и в самом деле была прекрасна – высокая, стройная, в блестящих в свете факелов доспехах, с горящими глазами, с рассыпавшимися по плечам смоляными кудрями.

– На Суд Правящих?! – выкрикнула она страшно, и толпа отхлынула от неё в суеверном ужасе. – Что, боитесь? А до каких пор, спрашиваю я, в стране, нами завоеванной, будет все решать Суд Правящих? По какому праву они вершат наши судьбы?! Старый Король Андлолор мертв; отчего мы, умертвив короля, не убили и его Палачей?! До каких пор они будут судить нас?!

– Они… – несмело выкрикнули из толпы. – Они издревле стояли у врат справедливости, и, говорят, они могучи настолько, что победить их невозможно…

– Чушь! – выкрикнула Тийна. – И Палачи смертны! И издревле они стояли у врат Справедливости в неподвластной нам стране! Но отчего они смеют сейчас приходить в наши дома и забирать в свое логово того, кого им заблагорассудится?! Отчего мы ничего не знаем о преступлениях тех, кого они судят? Отчего одного их слова достаточно, чтобы отдать человека на смерть? Кто они такие? Отчего не говорят с нами? Или они считают себя выше вас, выше любого из вас, славных завоевателей?!

Люди загомонили, возбужденные пылкой речью, и Тийна сочла это хорошим знаком.