Клетка. Грудная клетка

Vilen

– И не пытайся, – слышу я голос Ромы и поворачиваю голову.

Он качает головой, прикусив губу, и стучит ручкой половника по широкой ладони. На запястьях кровоподтеки, как будто из-за тугих веревок, бровь рассечена, и этого точно не было при последней нашей встрече. Ха, так тебе и надо, говнюк. Ты хотел, чтобы я тебе сделала минет? Надеюсь, тебя всегда так избивают, очень надеюсь.

– Просто на улице полно народу. Полно...слуг Кирилла. Не хочу, чтобы тебя убили из-за такой глупости, – его тон кажется мягким, а слова искренними.

– А тебе не всё ли равно – умру я или буду жить? – хмыкнула я, подперев голову рукой.

– Все равно, – махнул половником Рома. – Я ж поэтому стою тут и как заботливая мамаша пельмеши тебе варю.

– Я просила объяснений, а не сарказма.

– Мне же надо на кого-то выплескивать свою злость.

– Ааа, ну ясно.

Иванцов

снова отворачивается, делая вид, что безумно заинтересован приготовлением. Но через пару секунд сдается. Шумный вдох и повторное качание головой – он сейчас решится мне всё рассказать. Мне делать вид, что я не заинтересована или нет? Хм.

– Я не могу тебе помочь, – он вдыхает так глубоко, что мне кажется, он собрал весь воздух в этой комнатушке. – Мне наплевать на мотивы других. Мне просто тебя жаль.

Жаль? Меня? Потому что...что? С чего бы это парню, с которым мы презираем друг друга вдруг меня жалеть? Меня, что, и вправду убьет этот ненормальный? Я вопросительно смотрю Роме в спину в ожидании продолжения, но сам Рома, похоже, считает, что сказал нужное.

– И...это всё, что ты хотел сказать? – голос становится отчетливее, набирая силу. – И ты для этого так долго набирался сил и решимости?!

– Просто это всё омерзительно.

– Меня трахали через трусы, а потом сунули эти пальцы в рот. Не представляю, что может быть омерзительнее.

– Я не гей, – нервно произносит он.

– Ух ты! Это действительно омерзительно, чувак! Поразительное... Стоп. А как же... Кирилл же тебе вроде...ну...или я всё не так поняла?

– Ты всё так поняла.

Он ставит передо несколько тарелок. Я даже не заметила, когда он успел приготовить салат и нарезать хлеб. Запах горячего мяса ударяет в нос, и от долгого голода даже кружится голова. Но я стараюсь быть спокойной и вести себя так, словно даже не голодна. Видимо, выходит хреново, потому что, глядя на меня, Рома понимающе улыбается. Он садится рядом со мной с такой же громадной тарелкой этих полуфабрикатов, и минуты две мы молчим, жадно поедая всё, что он поставил на стол. Голод сильнее любопытства. Первые две минуты.

– Ты трахаешься с Кириллом и ты не гей, правильно?

– Ну, да, – ковыряя вилкой салат, кивнул он.

– Это нелогично, чтоб ты знал.

– Это не моя воля. Я...типа его сексуальная игрушка. Ему просто нравится, чтобы я вел себя с ним, как сволочь, а потом он меня наказывает за это. Его это заводит.

И вот тут мне становится жаль Рому. Я присматриваюсь к нему, и становится ясно, откуда все остальные отметины – все та же рассеченная бровь, плюс уже практически зажившие шрамы на щеках, кровоподтек на губы, эти следы от пут на запястьях, полоски нового эпителия там, где его, видимо, высекли хлыстом или прутом (если вы сдирали кожу, вы поймете). Темно-коричневый свитер растянут и в пыли, как будто парня покатали по полу. Горловины нет, и на шее видна парочка засосов. Это не омерзительно, это печально.

– И почему ты с ним? Как так вообще произошло?

– Не знаю. Меня просто так сюда приволокли, – он пусто пожал плечами.

– В смысле?

– Ну...Я возвращался домой просто поздновато, а в подворотне пьяная компания была. Ну, они меня побили до потери сознания, а очнулся я уже в его притоне...

– Притоне?

Это историю я узнавала целую неделю. Иванцов выпустил меня из чулана, как запуганного котенка, разрешил остаться в этой комнатке, принес неизвестно откуда новую одежду – мужские джинсы, футболка, мешковатый свитер и кеды. Время от времени он проведывал меня. Свет здесь был включен только тогда, когда Иванцов являл сюда свою персону. “Чтобы не заметили”, – объяснял он пунктик по поводу тьмы. В шкафу лежал на нижней полке свернутый матрас, выше – складные ножи и разряженный пистолет, а на верхней покоилась парочка книг. За этими книгами я и коротала свой досуг. Когда Рома приходил, с едой и новыми побоями, я с каким-то чувством долга перед ним готовила ужин. А после ужина предавалась бесконечным расспросам. И знаете, узнав историю Иванцова, я, пусть и на сотую долю, но всё же стала более мягкой. Плюс те сутки в кладовке тоже сыграли свою роль.

Его избили просто, потому что попался под горячую руку. Пьяные накуренные идиоты. Били до тех пор, пока он не отключился, истекая кровью. А потом потащили в свой притон. Этот самый “притон” был у меня над головой, в смысле, на первом этаже. Здесь собирались те, кто готов был мать продать за наркотики. Я не думала, что в Гродно такое бывает. Я вообще всегда надеялась на то, что такое только в кино бывает

и нтв-шных новостях. Здесь была такая изоляция, что я не слышала всё, что творилось выше, а остальные не могли услышать меня. И это, конечно, было хорошо. Наверное. Не знаю. Меня посещала мысль, что меня сделают такой же, как Рома, но парень быстро успокоил меня. Тут зона для геев и лесбиянок. Ему “посчастливилось” попасть именно в эту зону, потому что она находилась ближе всего к тому месту, где его побили. Притащили в подвалы, и (всё, как по закону сюжета) здесь тогда какой-то наркоман трахал блондинку а-ля “кукла Барби”. Потом оказалось, что этим наркоманом был Артем, который, к слову, являлся одним из лучших подлиз-подстилок самого главного – Кирилла. Кирилл является опорной точкой в наркоторговле по Минску. И он гей. Когда об Роме вспомнили – на третьи сутки голода и холода в том же подвале, где валялась совсем недавно я, – Кирилл счел его весьма симпатичным. И в итоге Роман Инвацов уже полгода в клубе фаворитов главного ублюдка города. Поняв, что просто так ему из этой хуйни не выбраться, он тупо чаще других подставлял свой зад под этого извращенца и успел много чего узнать и понять о здешней системе. И система, хоть и довольна сложная, улаживает в себе одну простую истину – угождай Кириллу, и будет тебе счастье.

– Меня отсюда не выпустят? – уже бесцветно спрашиваю я, ставя кастрюлю на плиту.

– Я ничего пока не могу. Пытался два раза и... – он показывает на новый синяк у виска. – Если ты сбежишь, нам обоим конец. Тебе – потому что ты далеко не убежишь. А мне за то, что не следил за тобой.

Прошла неделя. Неделя моего заточения. Книги прочитаны, ружье у двери осмотрено, и все рыжачки и детали на нем выучены наизусть. Пересчитано количество полосочек на старом матрасе. Отложились в памяти имена нескольких из тех, кто по ночам верещит пьяным голосом на улице. Я знаю, какие половицы скрипят хуже всего. И что хуже всего, если сравнивать с моей прошлой жизнью, я жду прихода Иванцова с трепетным нетерпением. Он не ходит в универ (ещё бы, мы же в Минске теперь), только ублажает Кирилла и выбирается в город за продуктами. Ему велено следить за мной, давать дряную пищу и иногда водить в туалет рядом. Ты слишком добродушный, Рома. Я запомнила каждую черточку, каждый шрам на его лице. Я изучаю его, как книгу, потому что нечем больше себя занять. Да он и сам не прочь раскрыться. По правде, я никогда не думала, что внешность может быть так обманчива. Снаружи непривлекательный, ну, для меня, который кажется грубым и горделивым, на самом деле этот человек очень хрупкий. У парней есть эмоции, они способны чувствовать ещё более глубоко, нежели девчонки. У меня есть хорошие знакомые, друзья-парни, но сейчас...когда перед тобой открывается сущность человека, ты чувствуешь себя ответственным за его тайны. И если пофилософствовать, то Рома просто вывалил из своей груди свою душу. Его душа не просто видна мне. Она обнажена и брошена к моим ногам. А что взамен? А взамен я проделала то же со своей душой. В моих жизненных планах не было пункта о том, чтобы рассказывать о своих проблемах Иванцову, но я не жалею об этом. Пока что.

Доверие возникает тогда, когда ты знаешь, что человек наивен и прост с тобой. Когда он предан и не предаст. Мой лимит доверия к Роме начал свой тысячный запас. С нуля, а меньше просто невозможно, верно?

Воскресенье. На невидимом календаре в моей голове я зачеркнула ещё один день. А какое сегодня число? Я сбита с толку. С минуты на минуту должен придти Рома. Он обещал, что придет сегодня к трем. Я знаю, что сейчас половина третьего, потому что эти укуренные отморозки каждый день с двух до пяти страдают какой-то терапевтической херней на улице. Запомнила время, потому что взглянула тогда на часы Иванцова. Голову уже можно назвать чердаком, потому что она завалена невидимыми вещами, которые мне так нужны: мобильный, компьютер, интернет, календарь, часы, мягкая постель. Обычно я слишком капризна и привередлива, но сейчас не тот случай. У меня есть плед, еда и меня не трахает какой-нибудь пьяный прихлоп Кирилла – вот она, мечта любой девушки, ага.

Дверь резко открывается. Раньше обычного. Волнение, да и любая эмоция, для меня теперь слишком большая редкость. Из-за этой серости я способна только на умиротворенную смиренную печаль. Но сейчас...это слишком резко, Рома не появляется так. Неужели...У меня есть пять секунд, чтобы забежать в подвал и сделать это тихо, без похожего звука. Иванцов предупреждал, что Кирилл может прийти и проверить, но добавил, что ему в последнее время безумно лень что-либо вообще делать с “ненужной падалью”, так он называл своих...пленников. И я в их числе.