Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем
Шрифт:
В воздухе главное – осмотрительность: нужно видеть всё, что творится вокруг, постоянно вертеть головой. На лётчиках – неуставные разноцветные шёлковые шарфики, чтобы шею не натирал воротник. Штабные возмущались несоблюдением формы одежды, лётчики их придирки игнорировали: нам в небе виднее.
В бою общий строй рассыпается, каждый ведущий пары действует самостоятельно, учитывая задачу и обстановку. Ударные «миги» и «сейбры» стремятся зайти в хвост противнику. Со стороны всё это выглядит как огромный клубок из перемещающихся с гулом и свистом боевых машин. Слышны дробные пулемётные очереди «сейбров» и гулкие, веские пушечные залпы «мигов».
Боевой вылет истребителя недолог. Чем меньше остаётся в баках горючего, тем легче становится самолёт, что используют опытные пилоты. При резком пикировании его, кажется, корёжит, ручка управления становится неподатливой, как вбитый в землю лом. По остеклению фонаря зримо пенится сгущённый, плотный воздух…
Аэродром, посадка, заруливание. Техники подставляют лётчикам стремянки, хватают шланги подкатившего керосинозаправщика, льют в нутро «мигов» новые тонны топлива, цепляют под крылья подвесные баки. Оружейники с помощью лебёдки опускают лафет с пушками, заученными точными движениями меняют боезапас и плёнку фотопулемёта. Самолёт готов к новому вылету. В день их могло быть два-три. Это значит – три часа не снимать рук с рычагов, а ног – с педалей. Горло сушит кислород. Резкие перепады давления и температуры (на большой высоте – холод, на малой – жара), перегрузки… Тяжёлая была работа. Лётчик Лев Морщихин вспоминал: «Многие сбросили по 10–12 килограмм… Это при отличнейшем питании».
Когда наступали сумерки, лётный день заканчивался. Лётчики и техники на грузовиках уезжали с аэродрома, в жилом городке шли в столовую ужинать. Кормили по высшему разряду, привлекали и китайских поваров. Мясо, рыба, морепродукты, круглый год – фрукты и овощи. Непременные 100 грамм – водки или коньяка. Когда позволяло время, играли в домино, настольный теннис, футбол – лётчики против техников. Бродили по окрестностям, ездили в город, посещали китайский цирк. Из рассказов Льва Колесникова о лётчицком быте: «Если тебе пустят под простыню ежа, а в наволочку подложат пару гантелей и ты на всё это с размаху уляжешься, то должен хохотать так, будто тебя щекочут всей эскадрильей… В проходе между нарами могут заколачивать “козла”, у изголовья вытачивать напильником мундштуки, курить всем скопом самосад “смерть фашистским оккупантам”, а ты, если тебе пришла фантазия поспать, обязан именно спать, а не канючить про какие-то там для этого условия».
Лётчик Лазарев, замполит эскадрильи, повторявший к месту и не к месту горьковские слова «безумство храбрых», сочинил «Ялуцзянский фокстрот», исполнявшийся на мотив песни «В Кейптаунском порту»:
Анисимов, Жадан, Левчатов и Куан Решили полететь на Ялуцзян. Устав нарушили, КП не слушали И баки сбросили до Бэньсиху. Хо, ха!Когда начальству стало известно, что Колесников хорошо рисует, на него возложили дополнительную нагрузку – готовить наглядные пособия.
О своём «миге» Колесников пишет как об одушевлённом существе. На стоянках пилоты и механики полировали борта и плоскости машин метровыми кусками панбархата – улучшали аэродинамику, борясь за каждый километр скорости. Шлифовал свой самолёт и Колесников вместе с техником Гумаром Хабировым. Самолёты больше не напоминали серебряные стрелы – их камуфлировали, нанося коричневые и зелёные разводы (машины корейцев и китайцев оставались неокрашенными). После боёв фюзеляжи, вспоминал Колесников, были «прихвачены пороховой копотью, хоть рисуй по ней узоры». Моторы гоняли на полных оборотах – в предельном режиме на протяжении всего вылета. Брали от машин «всё и ещё немножко». Самолёты показали себя с лучшей стороны: «Посечённые десятками пробоин, с дымом, со струями керосина из пробитых баков, со стоном повреждённых двигателей… преданно выносили нас из боя».
Тот самый бой
Дело шло к концу. Все ожидали перемирия, но каждая из сторон хотела его заключить на выгодных для себя условиях.
В эти дни генерал Марк Кларк, возглавлявший силы ООН в Корее, предложил организовать очередную мощную воздушную атаку, чтобы сделать коммунистов сговорчивее. «Объединённый комитет начальников штабов одобрил это предложение, однако возникла проблема – в Северной Корее не осталось ни одного неразрушенного города, – пишет Клэй Блэр. – Отсутствие достойных целей привело главнокомандующего Дальневосточными ВВС О.П. Вейланда к смелой и жестокой идее: Дальневосточные ВВС должны были уничтожить урожай риса в Северной Корее… и голодом вынудить коммунистов пойти на уступки. Эта воздушная кампания началась 13 мая и продолжалась в течение следующих двух недель. Её целью было уничтожить комплекс ирригационных плотин в 20 милях к северу от Пхеньяна и затопить рисовые поля. День за днём крупные соединения истребителей-бомбардировщиков бомбили плотины и достигли значительного успеха… Согласно данным аэрофотосъёмки, рисовые поля были затоплены, и Вейланд смог с гордостью заявить, что эта операция Дальневосточных ВВС была “самой зрелищной за всю войну”».
14 мая 1953 года Лев Колесников участвовал в бою, запомнившемся ему на всю жизнь.
Вылетев в составе шестёрки на прикрытие «подшефной» Супхунской ГЭС, Берелидзе и Колесников из-за сложных метеоусловий оторвались от основной группы и встретились с шестёркой F-86 из 51-го авиакрыла. «Сейбры», заметив противника, сбросили по две 200-килограммовые бомбы куда придётся – они упали вне территории ГЭС. Значит, задание друзья выполнили – атаку сорвали. Освободившись от груза, 6 «сейбров» вступили в схватку с 2 «мигами». «Вначале у нас было позиционное преимущество, и мы с Лёвой удачно обстреляли двух “сейбров”, но через несколько секунд остальные четыре “сейбра”… оказались у нас в хвосте, – вспоминал Берелидзе. – Задание уже было выполнено, теперь задача – выйти из боя, но как?» Он скомандовал ведомому: уходим вверх, в облака. «У “сейбров” были… локаторные прицелы, которые позволяли вести огонь и по невидимой цели – по силуэту самолёта противника, изображённого на прицеле. Это мы знали, но что могли предпринять другое? Ушли в облака, маневрируя резко на восходящей спирали, чтобы противнику не удавалось вести по нам прицельный огонь. Трассирующие пули проходили мимо моего самолёта в 3–5 метрах».
За секунду до команды Берелидзе у Колесникова включился «паникёр» – та самая «Сирена», сигнализировавшая о том, что сзади работает радиодальномер. Лев оглянулся, но никого не увидел. В это время в наушниках и раздался голос Григория: «Крути в облака!» Машина ведущего уже устремилась вверх.
Колесников (в голове пронеслось слышанное когда-то от инструктора: «Управлять самолётом следует энергично, но плавно») переложил машину в правый крен, повернул голову и вдруг увидел совсем близко от себя самолёт и американского пилота, который тоже смотрел на него. Две машины шли рядом строем «фронт». Каждый хотел пропустить противника вперёд и атаковать сзади. У «сейбра» воздушные тормоза лучше. Американец отстал, занял выгодную позицию и открыл огонь.
О воздушном бое можно долго рассказывать, хотя он скоротечнее фехтовального поединка. Для Колесникова это были воистину какие-то пятнадцать мгновений судьбы. Позже он напишет: «Невесты, матери и жёны, простите лётчиков. В бою они не помнят вас».
Дав полный газ, Лев ринулся вверх, в облака. Снова заработал «паникёр». Лев знал, что радиолокационный прицел «сейбра» позволяет поражать цель без визуального контакта, и всё-таки облака казались спасительными.
Потом выяснилось, что одна пара «сейбров» атаковала Берелидзе, а другая преследовала Колесникова, повторившего манёвр ведущего. «Не описанная в инструкции фигура пилотажа – “хочу жить”. В теле – ртуть. В глазах – ночь. В сознании – провал», – так Лев описывал состояние лётчика, по которому прицельно ведут огонь из шести крупнокалиберных пулемётов сразу.
По крыльям «мига» стучали пули, к звуку двигателя прибавился какой-то странный скрип. Во рту пересохло, лицо пылало. Самолёт Колесникова, выскочивший за облака, терял скорость. Один из американцев, тоже пробившийся к солнцу, проскочил вперёд. Оказавшись позади противника, Колесников моментально дал очередь из пушек и понял, что попал. Но тут по его «мигу» снова забарабанили пули, одна из них порвала шлемофон и оцарапала голову. Откуда-то появилось пламя. Колесников попытался отгородиться от него креном и снова увидел «сейбры» – сколько же их здесь! Из отверстий для обдува остекления нестерпимо тянуло жаром и дымом. «Миг», принимая пули, не слушался рулей и валился вниз, в облака. Стало ясно: нужно прыгать.