Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем
Шрифт:
Проза после войны
Чехов однажды сказал: «Всякого только что родившегося младенца следует старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами: “Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!” Если же, несмотря на такую экзекуцию, оный младенец станет проявлять писательские наклонности, то следует попробовать ласку. Если же и ласка не поможет, то махните на младенца рукой и пишите “пропало”. Писательский зуд неизлечим».
Есть ощущение, что на Матвеевых не подействовали бы ни ласки, ни экзекуции. Не писать они не могли.
Истинный внук Матвеева-Амурского, Колесников начал писать задолго до Кореи. Ещё в 1950 году он показал свой фантастический роман главному советскому писателю Александру Фадееву. Его координаты, очевидно, дала Льву мать. Сам Колесников никак не объясняет обстоятельства знакомства с мэтром, в послесловии к своему волгоградскому сборнику «Небо» (1984) обходится лаконичным: «На литературный старт меня вывел Александр Александрович Фадеев». У читателя может возникнуть вопрос: как молодой авиатор с Дальнего Востока сумел выйти на Фадеева – литературного генерала, писательского министра? И почему он не сообщает о том, что его мама была знакома с Фадеевым ещё по дореволюционному Владивостоку?
Актёр Спартак Мишулин, выросший без отца, почему-то предполагал, что он – возможный сын Фадеева, приводил и другие не менее фантастические версии. Если между ним и Фадеевым найти внешнее сходство сложно, то в случае с Колесниковым оно бросается в глаза – от очертаний лица до тех самых ушей. Правда, судя по всем имеющимся документам, между Фадеевым и Асей ничего не было и быть не могло. Да и уехал Фадеев с Дальнего Востока ещё в начале 1921-го, за два года до рождения Льва, причём даже не из Приморья – из Читы. Так что оставим конспирологию вместе с беспочвенными и бессмысленными подозрениями.
А вот в литературном (и ни в каком больше) смысле Фадеева вполне можно назвать отцом Колесникова. У них сложились хорошие отношения, Лев трижды проводил у Фадеева отпуск.
Фантастическую рукопись Фадеев просмотрел и передал для подробного разбора писателю, опытному редактору Эдуарду Харитоновичу. 30 марта 1950 года Фадеев написал Льву письмо, начинавшееся необычным обращением: «Дорогой дядя Лёва!» Роман Фадеев подверг критике за его «не столь жизненное, сколь книжное происхождение». Он убеждал Льва, что даже в тексте о будущем должны присутствовать «приметы нашего времени», из которых это будущее вырастает. Современный фантастический роман, по Фадееву, «не может пройти мимо таких реальных сил строительства коммунизма, как партия, комсомол, школа. Нельзя обойти реальные международные отношения… Черты коммунистического человека можно наблюдать среди передовых людей нашего времени». Роман Льва, счёл Фадеев, «не столько учит, как бороться за будущее, сколько уводит человека от реальной борьбы в мир отвлечённой фантазии». Вместе с тем Фадеев отметил, что Лев литературно грамотен, пишет занимательно, характеры изображает хорошо. Добавил ряд замечаний частного характера: люди «слишком длинно разговаривают», «одинаковое количество места уделяется и большому событию, и маленькому». «Вы сможете выработать в себе вполне профессионального литератора, но для этого надо именно работать над собой», – повторял Фадеев. Советовал Льву «оттачивать каждую фразу», что предполагает «многократные поправки», а после них – ещё «многократное переписывание»: «Только в результате такой работы образуется у писателя свой, индивидуальный стиль, фраза обретает мускулатуру. У Вас же индивидуального стиля пока нет, фраза разжижена». Подводя итог, Фадеев посоветовал отложить роман в сторону и попробовать силы «на чём-нибудь более простом и близком», раз уж матвеевская жилка не позволяет не писать.
Так Лев Колесников нашёл свою тему: небо. Что ему ещё оставалось, что могло быть ближе?
В апреле того же 1950 года Фадеев и Колесников познакомились лично. Фадеев лечился в Барвихе, к нему на московскую квартиру приехал Лев, застав тёщу и домработницу. Фадеев позже вспоминал: «Обе старушки, смертельно боясь грабителей, завидев незнакомца в военной форме, кажется, отнеслись к нему неласково». В итоге лётчик с помощью секретаря Фадеева Валерии Зарахани [48] добрался до Барвихи. Вскоре Фадеев написал Асе в Спасск: «В чертах лица Вашего сына так много от Вас, и это очень взволновало меня. Он очень естественный, природно-умный и жизнерадостный парень, понравился мне чрезвычайно, мне было с ним легко и весело». И ещё: «Лёва – это Ваша колоссальная жизненная победа. Всё-таки жизнь умеет не только приносить несчастья, но и сторицей возмещать за них. Не будь у Вас того неудачного брака, не было бы у Вас Лёвы». Это слово в защиту неудачи, оборачивающейся другой – высшей удачей, подобно тому как тактическое поражение способно обернуться стратегическим успехом, а гамбит – осознанная жертва фигуры – победой в шахматной партии.
48
Валерия Осиповна Зарахани, личный секретарь Фадеева; сестра его жены актрисы МХАТа Ангелины Степановой.
Фадеев следил за жизнью Льва. Писал ему: «Мечту о литературной работе своей Вы, конечно, не бросайте, данные у Вас к этому есть, и Вы ещё молоды… Я всегда смогу обеспечить Вам квалифицированную оценку Вашей работы». Асе писал более откровенно: «Его [Льва] литературные способности несомненны, но у него – при несомненном природном уме и душевной эмоциональности – есть общий недостаток культуры и кругозора… что объясняется не столько недостатком начитанности, сколько длительным пребыванием в глухих углах и однообразием среды, в которой приходится вращаться, как бы она сама по себе ни была своеобразна и симпатична».
Одно из писем Фадеева нашло Колесникова в Китае, вскоре после памятного боя. Знал ли Фадеев, где именно находился и против кого воевал Лев в 1952–1953 годах? Может быть, и знал. Даже скорее всего. В упомянутом письме, отправленном в самом конце Корейской войны, говорится: «Возможно, что скоро Вы попадёте домой, хотя и много подлостей творится в окружающем нас мире, – разумеется, подлостей, направленных против нас, – и делается решительно всё как раз для того, чтобы задержать Вас там, где Вы сейчас находитесь». Фраза невнятная, постороннему человеку малопонятная – чтобы пропустила военная цензура. Фадеев явно имеет в виду нежелание южнокорейской стороны подписывать соглашение о перемирии. 14 августа 1953 года, вскоре после прекращения войны, Фадеев пишет Асе: «Желаю тебе поскорее обнять твоего Льва! Крепко жму тебе руку». 25 августа: «Насколько это точно, что Лёва должен приехать? Имеются ли уже определённые данные, или это его предположения?»
Заочным участником Корейской войны можно назвать и самого Фадеева – бывшего приморского партизана и подпольщика. Северокорейский партизан Со Кван Мин так отзывался о фадеевской «Молодой гвардии» в годы Корейской войны: «Если бы наша молодёжь не прочла эту замечательную книгу, мы, может быть, не сумели бы так крепко сорганизоваться, когда наступил тяжёлый для родины час… Но все мы читали эту книгу, все мы восхищались Олегом Кошевым и его друзьями и старались подражать им во всём». В 1951 году в журнале «Знамя» вышел очерк журналиста Алексея Кожина «Борющаяся Корея», где, в частности, говорилось: «Молодогвардейцы Пхеньяна повторили даже методы борьбы краснодонских героев». Оказывается, на Корейской войне были целые партизанские группы, называвшие себя «Молодой гвардией», – в Пхеньяне, в шахтёрском городе Анджу. Корейские молодогвардейцы вызволяли пленников из американского концлагеря, взрывали мосты и склады, распространяли прокламации. Однажды обклеили листовками вражеский штаб – прямо как юный подпольщик Булыга-Фадеев когда-то во Владивостоке.
Отправляясь на войну, Лев Колесников написал красным карандашом на незаконченной странице: «Автор пошёл набираться свежих впечатлений». Вернувшись, открыл начатую тетрадь и записал: «Автор дома, впечатлений набрался, работа продолжается».
Впечатлений и правда было с запасом – вот только писать об участии советских лётчиков в Корейской войне было нельзя. «Когда будет время и будет кому дать списки лётчиков-добровольцев, чтобы узнали о них люди? – задавался вопросом Колесников. – …Надеюсь, когда-нибудь о событиях тех лет выйдут книги».
В мемуарах Кожедуба о Корее ничего не говорится. Но Кожедубу было о чём писать и помимо Кореи, а Колесникову?
И он решил писать пока то, что можно. Наиболее известна его приключенческая повесть «Тайна Темир-Тепе» – о лётчиках, войне, шпионах, прячущихся в развалинах древней крепости. Фадеев помогал доработать эту вещь и продвинуть её в печать. 30 марта 1954 года писал Льву: повесть передана в издательство «Молодая гвардия», но над ней ещё следует поработать: фронтовые эпизоды даны поверхностно, скомканно и недостоверно, плохие персонажи изображены более выпукло, чем хорошие. «Всё это… можно поправить. Беда, однако, в том, что это должен сделать ты сам, а ты как будто хочешь от этого уклониться… Такие вещи не принято дорабатывать чужими руками», – пишет Фадеев, уже называя Льва на «ты». Тут же спрашивает, к кому из военного начальства Льва можно обратиться официальным образом, чтобы лётчику продлили на месяц-два отпуск – специально для работы над повестью с редактором.